Чистяков пожал плечами.
— Я думаю, что сейчас он поговорит с Ефимом Всеволодовичем, и мы узнаем, что нас ждет.
— И все-таки? Каковы твои прогнозы? Ведь после всего этого… Запретят прошивку?
— Наверное, запретят. А может, и не запретят.
— Ты так говоришь, словно тебе все равно, — тихо сказал Кривцов.
— Да мне в общем-то действительно все равно, — отозвался Чистяков. — Хотя лучше, чтобы запретили. Грязное дело.
Кривцов дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.
— Послушай, — сказал он. — Можно тебя попросить об одолжении?
— Почему нет?
Кривцов наклонился и, не заметив, как поморщился Чистяков от табачного дыма, прошептал ему в лицо:
— Прошей меня, Олег. Пока еще можно.
Чистяков посмотрел на него с легким недоумением на флегматичном лице:
— Сейчас?
Кривцов задумался. До этого он был уверен, что готов в любое мгновение шагнуть в бессмертие с улыбкой на губах, но теперь от равнодушия этого «сейчас» его пробрала дрожь. Он затянулся, потом закашлялся, чувствуя, как почва уходит из-под ног, а в груди болезненно ноет.
— Н-нет, — сказал он наконец. — Мне надо кое-что доделать. Кое-с-кем попрощаться. И… и самому… подготовиться, что ли?
— Готовься, — позволил Чистяков. — Спешки нет.
После этого разговора Кривцову стало легче. Потом, уже вернувшись домой и успокоившись, он несколько раз звонил Чистякову, узнавал подробности, составил список формальностей, прочитал и перечитал текст договора: «Я, Кривцов Вениамин Вячеславович, именуемый в дальнейшем Пациент, доверяю Прошивщику в лице Чистякова Олега Юрьевича… эвтаназия инъекцией (химический состав…), прошивка в течение не более…». Теперь он просто ждал и следил за новостями.
После заявления Левченко роботов на нейрокристаллах естественного происхождения временно легализовали. Всем роботам предписывалось явиться в ближайшие полицейские участки. Им гарантировалась неприкосновенность — власти собирали информацию о масштабах бедствия. Из краткого сообщения в новостях Кривцов понял, что никто не явился. То ли роботов и впрямь не осталось, то ли они не доверяли полиции.
Он очень хотел, чтобы его постояльцы куда-нибудь ушли — хоть в полицию, хоть к черту на рога. Но полиция явилась сама. Разумовского, прошлявшегося где-то всю ночь и вернувшегося в странном оцепенении, увели. К вечеру он вернулся, ни слова не сказав, сел за терминал и принялся просматривать новости. Вид у него был хмурый.
С Кривцова сняли обвинения в пособничестве Бражникову. Зато узнали про наркотики. Лейтенант пришел с собакой, выдвинул один за другим все ящики комода:
— Что вы здесь хранили?