Бунтарь постучался к Ро ближе к вечеру.
Ро сидел, положив планшет на колени, и пытался рисовать товарищей по несчастью. Но почему-то все, что бросалось в глаза при одном только взгляде, на бумаге отображаться не спешило. Ро извел несколько листов и изгрыз карандаш без толку. «Хреновый ты художник, — сказал себе Ро. — И, признайся самому себе честно, ты всегда таким был, и застрявшие в развитии мозги тут ни при чем.»
Ро отшвырнул карандаш в угол и чуть не попал в вошедшего Бунтаря.
— Опять ты? — с досадой спросил он.
— Я, — гость быстрым шагом подошел к Ро и сел рядом на диван. — Я весь вечер общался с нашими друзьями и понял, что все это — путь в никуда. Так они ничего не добьются. Знаешь, почему?
Ро помотал головой.
— Потому, Ро, что они не хотят добиться. В этой петиции они сейчас видят смысл своего существования. Напишут они ее — и все. Смысла не станет. Куда они пойдут? Что будут делать? А сейчас они заняты — играют в жизнь.
В голосе Бунтаря слышалась досада. Ро посмотрел на него. Потом опустил взгляд, наклонился, поднял карандаш и чересчур внимательно изучил его, сдувая незаметные глазу пылинки. Бунтарь был прав, но Ро не хотел этого признавать.
— Что притих? — спросил Бунтарь. — Не согласен?
— Я… Мне кажется, я и до смерти занимался тем же самым, — сказал Ро.
— Как ты умер, Ро?
— Самоубийство.
— Отчего так?
— Да сразу от всего. Решил выйти из игры, — Ро усмехнулся. — К сожалению, мой папочка обладал достаточными средствами, чтобы не дать мне совершить ошибку. Подозреваю, что сделал он это в угоду маме. Я был единственным сыном, сам понимаешь. Отец-то надеялся, что после смерти я образумлюсь, начну вести нормальную жизнь, продолжу его бизнес. Он всегда об этом мечтал и всю мою жизнь сетовал на то, что я оказался рохлей. И очень удивился, когда вместо благодарности я плюнул ему в лицо и ушел.
— И оказался здесь?
— Ну да. Я помотался сперва, но денег не было, жилья тоже, а здесь дали крышу над головой и возможность заниматься живописью.
— А опыты?
— Их я не помню, — пожал плечами Ро. — Несколько раз перезагружался уже… Но я оказался здесь очень вовремя. Когда приняли закон, по всему миру стали отделять личности от тел и продавать за большие деньги, а про нас как будто забыли. Меня устраивало.
— Страшно было умереть во второй раз?