– Не отчаивайтесь. Не все потеряно. Пусть рукопись останется у меня, я постараюсь ее обнародовать. Как-никак, а все-таки я – Твардовский...
Вскоре он тяжело заболел. А в апреле 1971 года я получил неожиданное письмо от А. И. Солженицына. Привожу его полностью:
«Многоуважаемый Константин Яковлевич!
От Александра Трифоновича я знаю, что Вы подали в «Новый мир» чрезвычайно интересные материалы о крестьянском движении в Сибири в 1920 – 21 гг., которые, однако, не могли быть напечатаны.
Сейчас А. Т. очень серьезно болен, и я не имею возможности установить, не остались ли эти материалы в его собственном архиве (в журнале их нет). А вероятнее всего, Вы взяли их назад.
Мое имя (Солженицын), я думаю, Вам в какой-то степени тоже известно и о чем-то говорит. Меня заинтересовали Ваши мемуары потому, что я работаю над сходной темой – те же годы, то же крестьянство, только не Сибирь, – и я предполагаю, что много относится к моей губернии, должно быть схоже. Эта эпоха и эта тема у нас не получила освещения правильного, и наш общий долг перед историей – сохранить и осветить, что можно.
Я прошу Вас подумать, могли бы Вы эти материалы дать мне для прочтения и для использования в любой той мере, которую Вы мне назначите?
Я мог бы взять на себя перед Вами обязанность и такую: сохранить Ваши мемуары неопределенно долгое время с тем, чтобы обеспечить их публичность, как только появятся первые условия для того.
Буду очень Вам благодарен за коротенький письменный ответ по адресу: Москва, Г-435, ул. Большая Пироговская, 37/43, корпус Б, кв. 60. Аничковой Наталье Мильевне (у меня своей квартиры в Москве нет, а в Рязани я не живу).
В случае Вашего благополучного решения, думаю, не будем пересылать мемуары по почте, а подождем оказии: поездки ли какого-нибудь моего знакомого в Тюмень (есть и жительница Тюмени, которую я могу попросить при случае), либо Вашей или Вашего знакомого – в Москву, и тогда занести по этому же адресу.
Жму руку.
С самыми добрыми пожеланиями...».
Мне не хотелось отдавать выстраданную рукопись в чьи-нибудь руки, и я уговорил жену Твардовского взять рукопись из бумаг Александра Трифоновича с условием, что после доработки я ее возвращу. Но вскоре оказалось возвращать-то некому...
Ушел из жизни Александр Трифонович, унес с собой и мою надежду на публикацию «Двадцать первого», и начались мои хождения по мукам, которые длились ни много ни мало два десятка лет! За эти годы рукопись дважды рецензировали в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ее читали в Отделе науки ЦК партии. «Да, – говорили мне, глубоко интересно, важно, нужно, но...» Всех смущало и пугало то, что смутило в свое время Щербину: пересмотр надуманной, но зато узаконенной, одобренной верхами концепции. Старший научный сотрудник НМЛ доктор наук Андронов дал блистательный отзыв на очерк, вызвался быть его редактором, и отредактировал, убрав из очерка все, что противоречило историко-партийной концепции. Альянс с марксистской наукой не состоялся...