Мужики так и сделали. Мы изъяли 160 винтовок, 15 обрезов, ящик патронов...»
Жизнь подтверждала правильность методов убеждения.
4 февраля в Ялуторовске узнали о восстании крестьян в Ингалинской волости. Там арестовали коммунистов и руководителей волисполкома, разоружили и избили милиционеров. В Ингалинское немедленно выехал председатель уездного исполкома, член губкома партии Петров. Волисполком осадила полуторатысячная толпа возбужденных крестьян. На требования Петрова – разойтись, сдать оружие, освободить арестованных – они отвечали угрозами. Началась длинная, жаркая словесная перепалка. И все-таки Петров уговорил крестьян освободить арестованных. Однако оружие восставшие не сдали.
В 7 часов вечера состоялся крестьянский сход, на него прибыли крестьяне из соседних волостей. Обсуждали вопросы: а) о причинах бунта, б) разверстка, ее значение и экономические причины, в) лесозаготовительная кампания, г) текущие дела.
По словам очевидца, сход не отличался сдержанностью. В воздухе висела ругань. Несмотря на крайнюю степень возбуждения крестьян, Петрову удалось доказать им бессмысленность бунта
Сход закончился в час ночи. Крестьяне сдали оружие, арестовали зачинщиков и главарей. Петров благополучно вернулся из утихомиренного Ингалинска.
Однако Тюменский губком партии и губисполком слышать не хотели о мирных путях борьбы. Партийная «головка» губернии осуждала тех, кто искал бескровный путь подавления Восстаний. Памятуя многократно повторенное Лениным: «кулак – наш враг», которого можно и нужно только давить, вешать, стрелять, недавний продотрядовец Аггеев благословлял начавшееся восстание, видя в нем неотвратимый желанный повод свести счеты с непокорным сибирским мужиком. Он не желал мириться с куркулями, призывая «рубить их до седла». Как до восстания, так и во время него губком и губисполком совершенно пренебрегали методами убеждения и «общались» с крестьянами только путем окрика, приказа, угрозы, насилия.
С 1 февраля по 10 марта 1921 года (когда восстание набирало силу, росло вширь и вглубь) губком выпустил всего две листовки тиражом 6 тысяч экземпляров. До конца марта отдел пропаганды губкома издал 12 названий листовок, тиражом 50 тысяч экземпляров. Зато 875 всевозможных директив, циркуляров и иных «руководящих указаний в письменной форме» отправил губком в низовые организации за эти два месяца.
Вслед за губкомом, уездные и волостные партийные комитеты и советы с первых дней восстания взяли крикливо-командный тон в обращении с крестьянами. Вместо того чтобы спокойно, вразумительно разъяснить, кому и зачем нужна была продразверстка, признать собственные ошибки и промахи в ее проведении, назвать конкретных виновников массовых бесчинств и беззаконий, доказать бессмысленность и пагубность начавшегося восстания, волкомы, райкомы, укомы знай себе топали ногами, стучали кулаком и грозили, стращали расправами, причем угрозы адресовались опять-таки всем крестьянам...