Разбуженный, Грегорио некоторое время не сводит с лица Хосе недоуменного и непонимающего взгляда, потом говорит хриплым со сна голосом:
— Будь я проклят, если мне это не снится.
— До чего же грязный у тебя язык, — качает головой Хосе Индульхенсио. — Да что же ты всё время сыплешь проклятьями, Грегорио Висенте?
— Не учи меня жизни, сопляк, — бормочет сеньор Висенте, поднимаясь, садясь на скамье и потирая глаза. — Нет, похоже, ты мне не снишься, узнаю твоё занудство, Жосе Индушенсио.
Сеньор Грегорио Висенте родился где-то на севере, ближе к Бразилии. Сколько Хосе помнит его, то есть лет пятьдесят, не меньше, Грегорио всегда жил в Арранконе, но при этом он упрямо разговаривает на жужжащем и чирикающем испанском провинций Камедано и Десаленас: Хосе Индульхенсио он называет не иначе как Жосе Индушенсио, вместо «охо» говорит «ожо», а вместо «тимбре» — «чимбре». Кроме того, всех обитателей низины он зовёт вакеро[3] — будь то водитель такси Атанасио Парра, жандарм Энрике Москотес по прозвищу Лулу́, цирюльник Карло Модесте или алькальд города Арранкона сеньор Хавьер Рубио Касарес — все они, с точки зрения старика Грегорио, пастухи-вакеро и иначе он к ним не обращается, в каком бы настроении ни был. «Чтоб тебя черти в аду так брили, вакеро! — говорит он цирюльнику Карло Модесте, когда тот срезает ему кусочек щеки. — Будь вовеки проклят тот день, когда ты решил, что хватит уже тебе крутить коровьи хвосты и подался в брадобреи!» — «Послушай, вакеро, — ворчит он в сторону алькальда Хавьера Рубио Касареса, сделавшего неверный ход в кариоке[4], — теперь я понимаю, почему в Арранконе нет и никогда не будет порядка. Откуда взяться порядку, если алькальд не умеет даже посчитать очки в картах». — «Знаешь, вакеро…» — говорит он Хосе Индульхенсио…
— Знаешь, вакеро, — говорит сеньор Грегорио, после того как они, оба чистые, освежённые прохладной водой из Медоны, присели отдохнуть на скамье, — знаешь, вакеро, — говорит он, — помереть — дело немудрёное, но ты же, кажется, молокосос ещё — много ли ты понял о жизни, чтобы помышлять о смерти…
Смерть смотрит на этого старика, разменявшего девятый десяток, с профессиональным интересом. Она даже отставляет косу, достаёт откуда-то из-под хитона потрёпанную записную книжку с карандашом и, высунув от усердия язык, что-то записывает.
— Рано или поздно мы все умрём, — отвечает Хосе Индульхенсио, — и те, кто ничего не понял в жизни, и те, кто вычерпал её до донышка.
— Осознание того, что смерть неизбежна, есть побочный эффект разума, старина, — говорит Грегорио на своём вредном жужжащем испанском. — Животное ни одной минуты не задумывается о будущем и его конце, а человек почти всю свою жизнь живёт в ожидании смерти.