— Ты чего молчишь? — раздраженно спрашивал кореш, — Ладно. Некогда мне. Короче Прыгун в Склифе.
Прыгун — это Витек. Кликуха у него такая. Странная… Какой он прыгун, когда такой толстый? Впрочем, это из-за фамилии. Прыгунков его фамилия…
— Мне сказали, что Прыгнункова Виктора Сергеевича к вам положили, — мямлила Элина в регистратуре, — Он должен быть в реанимации… С огнестрельным…
К Витьку ее не пустили. Она сидела в приемном покое до позднего вечера, почти не двигаясь, глядя в пол. Она рассеяно слушала, как ей говорили, что Витька в очень плохом состоянии и вряд ли выживет. Она кивала, когда ей говорили, что лучше всего ей отправиться домой, и продолжала сидеть, как будто от того, что она находилась рядом с ним, могло что-то измениться.
Уже ночью кто-то из братков отвез ее домой. Элина не раздеваясь легла на диван и до утра смотрела в потолок. Когда тьма в комнате сменилась серыми предрассветными сумерками, она вдруг поняла, что больше никогда не увидит Витьку, никогда не увидит — живым. Его пухлую, розовую физиономию, его поросячьи глазки и кривую улыбку. Она больше никогда-никогда не услышит его грубого голоса, его тупых высказываний, его громкого, басовитого хохота, от которого стекла дрожали. Все… Все кончилось… Его уже накрыли простыней, его уже везут ногами вперед по кафельному коридору в холодную комнату. Он умер.
До самого этого момента Элина и предположить не могла, как сильно к нему привязалась. Она не любила его, конечно нет! Разве можно любить такое существо?!. Но почему же… Почему же так больно? Почему же так горестно?
Похороны были грандиозными. Море народу. Море машин. Море цветов. Хоронили сразу пятерых. Всех на одном кладбище, в рядочек. Элина отказалась прощаться. Пока другие подходили к покойникам и прикладывались к их розовым от тонального крема лбам, пока друзья, приподняв связанные на груди веревочкой, окостеневшие руки, вкладывали под них пистолет рядом с иконкой, клали на плоскую гробовую подушку мобильник, клялись отомстить, — Элина стояла, комкая в побелевших пальцах платочек и крепко зажмурившись. Не могла она заставить себя посмотреть на Витьку — мертвого, ей казалось, что если она увидит его, в ней перегорит маленький, но очень нужный предохранитель и она сломается, навсегда.
Только когда гробы опустили в могилы, и первые комья земли глухо ударили о крышки гробов, Элина открыла глаза, и едва не ослепла от яркого света. Цветные круги поплыли перед глазами. «О, мне бы „марочку“, — внутренне простонала она, — Маленькую-маленькую, прямо сейчас… Тогда сразу бы все стало нормальным… Или, Боже мой, все стало бы хотя бы понятным!»