Он забрал ключ по праву истинного наследника.
Не чуя под собой ног, Антуан вновь пересек весь замок и взлетел на вершину западной башни, готовый к любым чудесам, что ждали его в ларце. В горячке поисков Антуан забыл о еде и питье. Одержимость внушала ему, что внутри он найдет ответы на свои самые главные вопросы.
Его рука не дрогнула, и, когда он вставил и повернул ключ, замок покорно захрипел и крышка отворилась.
Антуан не знал, что именно увидит, поэтому кипы пожелтевших бумаг, прошитых суровой ниткой и в свитках, не разочаровали его, а возбудили еще больший интерес. Он взялся за первую импровизированную тетрадь: она состояла преимущественно из гравюр с бисерными подписями. Лев, пожирающий солнце; девушка с кувшином в руке и звездой во лбу; дракон с глазом, горящим яростью, кусает собственный хвост. На обороте каждого листа старинные руны перемежались с неизвестными знаками из дуг, кругов и полос. Хватит ли жизни, чтобы узнать, что за ними сокрыто? У Антуана было не так много времени. Он продолжил поиски.
Наконец ему повезло, и в его руках очутился альбом в обложке из розовато-коричневой кожи с уголками, укрепленными медью. Это был лабораторный журнал Фландра фон Виндхунда, куда тот записывал свои мысли о человеческой природе, толкование трудов других алхимиков, преимущественно александрийских, и ход собственных экспериментов. Некоторые страницы озаглавливались красными чернилами: «Великое делание». Последняя запись была датирована концом прошлого века. Антуан взял альбом с собой, готовый впитать заключенные в нем знания.
Через несколько часов чтения глаза молодого человека привыкли к мелкому убористому почерку, и перед ним начала раскрываться настоящая сущность ученого. Этот озлобленный старик открыл ему мир тонких тел, видимый лишь избранным. У Антуана перехватило дыхание от иллюстраций, нарисованных рукой предка.
Уроды всех мастей разукрасили собой страницу: кривые, с гипертрофированными руками, языками и кричащими пастями в животах – все они были, по мнению Фландра, лишь людьми, но в истинном обличье, аллегорически отображающем их недостатки и пороки. Без капли сочувствия он изобличал род людской в ничтожности и звероподобности их желаний и влечений. Каждое его слово вызывало у Антуана глубокий отклик понимания, он чувствовал с этим голосом из прошлого больше общего, чем когда-либо с матерью, отцом или любым из братьев. Даже с Агнесс, которая во всем его поддерживала.
«Каждый из изъянов тонкого тела нуждается во врачевании, столь же выверенном, что и другие хвори, –