Я достал еще один пузырек.
— По-моему, ты сказал, что ночью нужно только две таблетки.
— Так и есть. Это, — я показал ему третий пузырек, — просто сахароза в таблетках. Я оставляю их на туалетном столике.
— Сахароза? — повторил он, сопроводив свои слова гримасой, которая, по-видимому, означала озадаченность и непонимание.
— Она считает, что способна самостоятельно принимать лекарства. Это, конечно, не так, но эти таблетки создают у нее иллюзию, будто она еще что-то может. Поэтому, если сегодня она проглотит этих таблеток с полдесятка, а завтра вовсе про них забудет, хуже от этого не станет.
— Ты относишься к ней очень заботливо.
— Я люблю ее уже без малого полвека, — сказал я. — Я мог бы поместить ее в приют и навещать только раз в день… А то и раз в десять дней — она, скорее всего, не заметила бы разницы. Но я люблю ее. Пусть она этого не понимает, но ей лучше здесь, в своем доме, среди своих старых вещей. Именно поэтому я поселил ее в твоей комнате, а не в гостиной. Фотографии, призы, твоя старая бейсбольная перчатка в шкафу — это все, что осталось у нее от тебя… И я не исчезал из ее жизни на одиннадцать лет… и не возвращался, когда она меня уже не помнит.
Он взглянул на меня, но ничего не ответил.
— Черт возьми! — резко сказал я. — Разве трудно было соврать, что ты получил секретное задание правительства?
— Ты бы тут же понял, что я лгу.
— Ну и что?! Зато мы с мамой гордились бы, что ты служишь своей стране, своей планете…
— Ах, вот как? — Он внезапно разозлился. — Значит, ты готов был отправить сына на другой мир, даже если ему это не нравится, но только при условии, что там его могли убить?!
— Я этого не говорил, — возразил я.
— Именно это ты сказал. — Долгую томительную минуту он сверлил меня глазами насекомого. — Нет, ты бы меня не понял. Никогда! Мама смогла бы, ты — нет.
— Тогда почему ты ей не объяснил?
— Я пытался.
— В таком случае, ты не преуспел, — сказал я с горечью. — Ну, а теперь уже и пытаться поздно.
— Мама не стала бы меня ненавидеть, — возразил он. — Когда у меня появился этот шанс, я уже исчез и жил отдельно. Ты преподносишь дело так, будто я был вашей единственной опорой, но на самом деле я давно был самостоятельным человеком и жил за шесть штатов от вас. — Он помолчал. — Никак не возьму в толк, что бесит тебя больше: что я согласился навсегда покинуть планету или что дал согласие на трансформацию внешности?
— Когда-то ты был членом нашей семьи. А потом перестал быть даже представителем человеческой расы.
— Я по-прежнему им остаюсь, — настаивал он.
— Посмотри в зеркало.