— Моя мама была… ну, скажем так, её не было рядом, когда я была маленькой. Ей нравилась красивая жизнь, во всех проявлениях, с различными удовольствиями — жизнь, в которую я не вписывалась. Это заметили социальные службы, и я попала в систему.
Ничего из того, что она говорит, не имеет для меня смысла.
— Я не понимаю.
— О, хорошо, — вздыхает она. — Моя мать была зависимой от наркотиков. Полиция так часто её арестовывала, что правительство забрало меня от неё и поместило в чужой дом. Понятно?
— О да. Некоторые байки так же очарованы веществом, называемым «дождь». Продолжайте.
— Больше нечего рассказывать. Моё детство прошло в разных приёмных домах, пока мне не исполнилось восемнадцать. Моя последняя приёмная мама была довольно крутой, но некоторые из них были… не очень хорошие.
— У вас не было отца?
Я не специалист по людям, но даже я могу сказать, что её фырканье не содержит юмора.
— Мама не была уверена, кто из множества её парней-неудачников был им; она даже не записала имя в моём свидетельстве о рождении. Учитывая, что она вытворяла, когда я была маленькой, это, наверное, самая стоящая вещь, которую она сделала для меня.
Мои внутренности сжимаются от печали. С редкой регулярностью подобные истории случаются и на Нэйва Байканаре, но, происходя из аристократической семьи, я никогда лично не был свидетелем подобного. Почти все студенты Академии — также выходцы из привилегированных родов.
— И мать никогда не возвращалась за вами?
Девушка долгое время молчит. Потом, наконец, произносит, с печалью в голосе:
— Она умерла. От наркотического угара в Талли десять лет назад.
Опять же, мой переводчик не полностью распознаёт слова, но смысл ясен. Её мать умерла от вредной привычки, бросила свою дочь, чтобы жить с незнакомцами.
— Моё сердце болит за вас, Рэйвен.
Она останавливается и бросает ещё один настороженный взгляд.
— Это твой инопланетный способ сказать, что ты сожалеешь о моей утрате?
— Да, это наше традиционное выражение соболезнования. Я не правильно сказал?
Её глаза сужаются до щёлок, затем она тянется вверх, привстав на кончики пальцев ног, и притягивает меня к себе. Кожа вспыхивает, когда её губы касаются моей щеки в затяжном поцелуе, и мне требуется каждая унция силы, чтобы сдержаться.
— Нет, — говорит она, её голос хриплый, и глаза блестят от слёз. — Всё правильно.
Ещё немного и у меня не останется выбора, кроме как подхватить её на руки и вновь спариться. Как бы мне не нравилась моя лихорадка, я должен контролировать себя, если собираюсь вернуться на «Никс» в ближайшее время.