И вот я снова на сцене перед почтенной публикой. Спешите видеть – дама не первой свежести с разбитым сердцем и вытянутыми коленками на домашних трико.
Внизу на огромном диване в форме подковы за круглым столом, как рыцари ордена тамплиеров, расположились семеро. Как по команде, они разом подняли головы наверх и теперь все они, кроме одного, который тут же опустил глаза в пол, смотрели на меня так, словно я здесь – явление совершенно нормальное, но слегка несвоевременное. Скажите спасибо, что я не вышла к вам в трусах, почтенные! Трое из них поздоровались со мной, на что я ответила кивком и невразумительным мычанием. Они снова опустили головы и вернулись к бумагам и своей болтовне, а вот Низкий, Белка и Максим продолжали смотреть на меня мордами бешеных дворняг. Неужели я одна вижу их жуткие ухмылки и глаза, полные тихой ненависти, даже когда они в режиме «повседневной вежливости»? Ярость всегда исходит от них, как аромат, как радиоволна на сверхвысоких частотах, и почему-то слышу, чувствую её только я. Как крыса. Но сегодня, прямо сейчас она усилилась втрое, и ощутимой волной лизала мои ноги, как прилив. Грядет гроза…
– Доброе утро, – сказал Максим своим тихим, наигранно-заботливым голосом, и на фоне этой ласки в голосе, еще ярче сверкали серые глаза: «Не вздумай выкинуть что-нибудь вроде вчерашнего», – говорили они, но спокойный и нежный голос лился, как шелк. – Иди к нам, – добавил он, похлопывая ладонью по дивану рядом с собой: «Место, сучка». Белка и Низкий тоже слышат его мысли, и расплываются в наглых улыбочках. По коже скользит волна мурашек, и я послушно спускаюсь по лестнице, огибаю диван со стороны дворняг и, протискиваясь мимо них к «месту рядом с хозяином», от всей души наступаю Белке на ногу, да так, что тот шипит, и улыбочка сползает с его смазливого лица. Максим видит это и смеется. Я сажусь рядом, он протягивает руку, обнимает меня и прижимает меня к себе, прикасаясь улыбкой к моей щеке. Рука, которая обняла, спускается под мою руку, скользит по боку и ложится чуть выше бедра, по-хозяйски поглаживая мой зад: «Умничка. Вот тебе сладенькое…».
– Доброе утро, – говорю всем присутствующим, и прижимаюсь к «хозяину», всеми силами пытаясь успокоить свое сердце – не дай Бог ему услышать его, не да Бог учуять, как оно заходится от восторга внутри меня. Максим смотрит на меня, и я гадаю, слышит ли?
– Как настроение? – спрашивает он. Его глаза улыбаются.
– Хорошо, – отвечаю я. Мое сердце колотится где-то в горле.
К чему этот спектакль? Кто эти трое, и почему мы из кожи вон лезем, изображая рай на земле? Обидным было и то, что мне и изображать – то ничего не нужно – вот он – рай – у него под боком. Я смотрю на тех троих, что не внушают ужаса. Я их уже видела – круглолицый, розовощекий мужчина с отдышкой, его оппонент, который в прошлый раз чуть глаза из орбит не выронил, пытаясь доказать розовощекому свою правоту, и молоденькая девушка, мгновенно меняющая цвет лица при каждом взгляде Максима – она держала в руках пухлый блокнот и безостановочно что-то писала. Секретарь. Доброе утро, коллега. Ой, да не краснейте вы так! И ваша тоска при виде меня совершенно неуместна. Поверьте, моя функция здесь та же, что и ваша, только вы, помимо всего прочего, кофе готовите, а я делаю вид, что все тут белые и пушистые. Пылюсь, знаете ли, в ожидании звёздного часа.