Я поворачиваюсь и иду к лестнице.
Максим все видит. Ох, как же хорошо Максим научился читать людские лица. Он натягивает беззаботную улыбку, он поднимается и быстрым шагом идет за мной. Белка и Низкий сразу же переключают все внимание Соньки на себя – Белка что-то громко роняет, Пуговица смотрит на него, Низкий тут же начинает картинно ругаться, и Сонька заливисто смеется. Как же слаженно, как синхронно они работают. Клоуны. Шуты. А я быстро поднимаюсь по лестнице. Легкие шаги Максима позади меня:
– Марина.
Я на втором этаже. Я быстро иду к двери в спальню.
– Марина!
Он успевает догнать меня в тот момент, когда я почти закрыла дверь – он придерживает её рукой и заходит в комнату. Закрывает дверь и щелкает замком.
– Маринка…
Я его не слушаю – я иду к кровати, где лежит мой телефон, я беру его, но Максим подбегает и вырывает его из моих рук:
– Ну что за детский сад… – недовольно бормочет он, и кидает его туда же, где он лежал. – Иди сюда.
Я не сопротивляюсь, у меня даже мысли нет начать орать и выбиваться. Я для себя уже все решила, и именно эту решимость и прочел на моем лице Максим.
Он сажает меня на край кровати, опускается на пол и встает не колени у моих ног:
– Ну и чем он тебе поможет? Он ничего не может! А я могу всё!
Я смеюсь – тихо, но так искренне, что на глазах выступают слёзы. Он смотрит на меня и впервые за все время его лицо становится растерянным:
– Он у тебя простой клерк – белый воротничок. Забрать он вас не сможет, а добровольно я вас не отдам. Я вас не отпущу, слышишь меня?
Его серые глаза, бегают по моему лицу – они ищут то, что привыкли видеть в каждом – страх и подчинение. Я смотрю на него и не испытываю ни того ни другого:
– Ты же знаешь, о чем я думаю?
– Ты не посмеешь, у тебя дочь, – его руки нервно сжимают мои ладони.
– О, как? Смотреть, как вы медленно калечите её, я тоже не собираюсь. Либо она едет жить к отцу, либо… – я выжидающе вскидываю брови, приглашая его в мою маленькую викторину. Он прекрасно знает ответ. Его мать давно разгадала эту загадку – если ты не волен распоряжаться собственной жизнью, то уж в смерти над тобой точно нет хозяина. Он знает – без неё я загнусь. Окончательно сойду с ума в этом гадюшнике. Чтобы я пела в золотой клетке, мне жизненно необходима моя дочь. И если Соньки не будет у меня под боком, я потеряю всякий ориентир, всякую связь с реальностью, всякий смысл существования. Все равно, что оттяпать половину меня. Я подохну. Естественным или искусственным путем.
– Марина, – улыбается он, и улыбка эта выходит на редкость неправдоподобной, – ты трусиха, каких свет не видывал.