Несмотря на то, что Герман объявил выходной, в павильоне кипела работа. Послонявшись немного без дела, а также заверив каждого повстречавшегося на пути в собственном добром здравии, Даша примкнула к операторской группе. Те как раз просматривали отснятые вчера эпизоды и оживленно о чем-то беседовали. Даша тихонько примостилась на стул, прислушиваясь к обсуждению. Было интересно, хотя многого она все еще не понимала. Для нее то, что делали эти люди, было чем-то совершенно непостижимым. Как истинные художники, они творили магию. Именно их глазами зритель впоследствии видел фильм… Очень сложная работа, требующая стольких навыков и знаний! Если Герман решал, ЧТО показать в очередной сцене, то Ефрем принимал решение, КАК это сделать. Он, как самый настоящий художник, рисовал фильм с помощью света и кинокамер. Именно поэтому у них на площадке порой находилось настолько огромное количество осветительных приборов, что они подчас занимали гораздо большую площадь, чем сам снимаемый кадр. И, как у любого художника, у Ефрема был свой, только ему присущий почерк. С помощью композиции, цвета, света и фактуры кадра он мог запросто воплотить в жизнь все замыслы режиссера, и даже придумать что-то свое. Очень сложная работа, очень интересная…
Даша сама не заметила, как влилась в обсуждение. Видимо, спросила что-то, а Ефрем ответил. Будто бы и не было этих лет. Тринадцать лет назад Даша также интересовалась всем-всем на площадке.
— Значит, ты считаешь, здесь лучше сверху снимать?
Даша резко вскинула голову. Когда здесь успел появиться Герман?
— Ну… я… Я ведь не профессионал…
— Это да. Но Ефрем мне еще в самом начале предлагал то же самое.
Вот те раз. Даша вскинула глаза на оператора, который буквально пять минут назад спорил с ней по этому поводу. Тот ухмыльнулся в густую бороду и поднял руки к верху:
— Поймали… Сдаюсь. На самом деле я хотел увидеть сцену твоими глазами. Ты ведь ее будешь играть.
— И как? — оживился Герман.
— Даше не хватало знаний, чтобы предложить свой вариант, что, впрочем, полностью компенсировалось ее живым воображением. Подозреваю, мы видим эту сцену приблизительно одинаково.
Герман задумался. Ковырнул носком туфли щербинку на плитке, покрывающей пол.
— Я подумаю над этим… — прозвучал задумчивый ответ. — Даш, можешь отвлечься на пару минут? Ты мне нужна…
Даша кивнула головой и, попрощавшись с операторской группой, с которой провела без малого три часа, двинулась к выходу из павильона.
— Ну, узнал что-нибудь новенькое?
— Ничего…
Герман психовал. Она это чувствовала кожей. Нелегко такому человеку давалось бессилие. Он закипал. Дашке даже неудобно стало — ведь из-за нее это все. И ведь знала, что не должна была себя винить, но все равно винила…