— Лично я, Фёдор Тимофеевич, не писал. Офицер никогда просто так наказывать не будет. Только за дело. А жалобы пишут лентяи и трусы, которым место у мамкиной юбки, а не в армии. В армии офицер учит солдата уничтожать врага, не давая при этом убить себя.
— А сабелькой-то владеть не умеешь, — засмеялся казак.
— В будущем вместо сабельки штык, а на ружье другой механизм для стрельбы.
— А что у нас со съестными припасами? — перевёл Агеев разговор на другую те-му.
— Мясо и рыбу добудем, — принялся считать казак, — а вот хлеба только на месяц — полтора хватит. Есть гречка, репа, ячмень, овёс. Пара кувшинов с репейным маслом должны быть. Лук, горох, свёкла, морковь тоже имеются. Ягоды сушёные где-то были. До весны должно хватить.
— Надо бы ревизию продуктам сделать.
— Что сделать?
— Ревизию… Подсчитать все продукты и разделить таким образом, чтобы хватило на дольше.
— А-а, понятно.
Следующий час подсчитывали и сортировали все съестные припасы. Так же Муравьёв попросил собрать рабочие инструменты и проверить их состояние. Две лошади, которые стояли в хлеву, тоже требовали к себе внимания. Остатки дня прошли в хлопотах. Маллер, оказавшись на улице по какому-то делу вместе с Лапиным, задал ему вопрос.
— Иван Андреевич, может это не моё дело, но зачем вы говорили Фёдору Тимофеевичу неправду?
— Какую неправду, Артур?
— Ну, про царя Леонида, про войну в Афганистане, про то, что мы хотели завод построить?
— Эх, Маляр, дитё ты ещё. В армии-то служил?
— Служил, даже сержантом был.
— А чем занимался в армии? Из автомата часто стрелял?
— Только в учебке один раз. А в войсках я при штабе был. Рисовал, вырезал, писал.
— Рисовал, писал… Объясню тебе популярно. Вот гляди, война с Афганистаном была?
— Была.
— А из-за чего мы ввели туда свои войска?
— Я, если честно, даже и не знаю. Вроде помочь хотели.
— Ага, мы им помощь, а они нам пулю в спину. Так, дальше, Брежнев кем был?
— Генеральным секретарём коммунистической партии Советского Союза.
— А по сути тот же самый царь, правильно? Вот этот царь и послал нас воевать. А причины войны всегда одинаковы — деньги и религия. Зачем я должен объяснять человеку идеи коммунизма и всего другого, что произошло в будущем? Зачем забивать ему голову тем, чего он всё равно не поймёт? Я использовал в разговоре те понятия, которые доступны для его понимания. А про то, что мы в тюрьме сидели, вообще не нужно говорить! Одно слово, и всё. Мы и так никто в этом мире, а если ещё узнают, что мы каторжане, то, считай, относиться к нам будут соответственно.
— Так он тоже скрывается…