— Льстец, когда это тебя волновало, в добром ли я здравии?
— Всегда, мэссэр, — тот выпрямился и весело взглянул на графа, — Вы — единственный, кто регулярно платит мне жалование!
Рой усмехнулся:
— Иногда мне кажется, что я делаю это зря. Что привело тебя в наши края, помимо желания вновь на мне нажиться?
— О, мэссэр, вы несправедливы! Я был в Лаччио, расписывал потолок нового дома Его Святости… О, видели бы вы этот шедевр, мэссэр!!! Одни крылатые девы чего стоят! А краски! Я изобрел новый рецепт киновари…
— Расскажешь мне о нем позже, — оборвал его Алайстер, — почему вернулся так скоро? Его святость тебя выгнал?
— Ну что вы! До меня просто дошли слухи о скорой свадьбе нашего могущественнейшего д’ореза — мэссэра Гаудани. Весь Лаччио только и говорит, что об этом! Знатные мэссэры и мадонны обсуждают это с утра до вечера, и даже Его святость изволил сказать, что не ожидал такого завершения военного вопроса. «Боневенунто, — сказал я тогда сам себе, — Кто, кроме тебя, сможет запечатлеть столь пышное торжество? Кто сможет сложить балладу, достойную великого правителя и его нареченной? Твой талант нужен Лагомбардии!»
— И — в надежде на бесплатное угощение и выпивку, а также продолжительные маскарады — ты сорвался с места и приехал? — Роя не обманули высокопарные речи.
— Мэссэр, пытаясь приписать мне столь низменные мысли, вы оскорбляете искусство! — наигранно возмутился Боневенунто. Его покровитель проигнорировал это:
— Или ты принялся за старое, и в твоем бегстве повинна женщина, точнее, её оскорбленные родственники, — хмыкнул он, скрещивая руки на груди, — Ну и во сколько на этот раз оценивается поруганная честь?
— В том-то и дело, мэссэр, что они направились прямиком к Его святости с требованием, чтобы я женился на этой торговке смоковницей, а ведь она даже не была девицей!
— Поэтому ты предпочел сбежать и переложить на меня все свои проблемы, — подытожил граф.
— Мэссэр, вы снова меня оскорбляете!
— Ты всегда можешь уйти, нанявшись к кому-нибудь другому, если тебе так неприятна правда…
Серые глаза внимательно посмотрели на художника, тот вновь склонил голову:
— Мэссэр, я не могу нанести такой удар тому, кто столько лет покровительствовал мне, делился со мной кровом и пищей.
— Скажи проще: никто не будет платить тебе столько же, сколько я! — усмехнулся Рой, затем перевел взгляд на нас с Далией. Признаться, мы обе бесстыже подслушивали этот разговор. — Так вот, дорогой мой, во всех смыслах этого слово, Боневенунто, позволь напомнить тебе, что молчание — всегда золото…
— Неужели я должен забыть эту прекрасную незнакомку, которую я имел счастье лицезреть в окне вашей опочивальни?