Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.
-- Страшно, Коля, -- говорила мать. -- С одним всадилась до ушей... Но тогда хоть молодая была -- простительно, а теперь-то -- это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь...
-- А не торопись, никто тебя силком не гонит, -- отвечал на это Николай. -- Присмотрись сперва... Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здо-ровые дерут...
-- Да это-то... черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой...
-- Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись -тоже не в поле обсевок. Но и... это... не строй из себя... Нормально, как всегда...
-- Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?
Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.
-- Ну? -- кивком показал на дверь Николай -- отклик-нись, мол.
Груша чего-то растерялась...
Помолчали и вместе сказали:
-- Да!
-- Войдите!
Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид чело-век лет этак сорока трех -- сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазками сразу с любопытством воткнулся в женщину... Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.
-- Ну вот, не заблудился, -- сказал он. -- Здравствуйте.
Николай поднялся ему навстречу.
Поздоровались за руку.
-- Сестра моя... Груша -- знакомьтесь, -- представил Ни-колай.
Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже подня-лась, подала руку.
-- Владимир Николаевич, -- назвался гость.
-- Груша.
-- Груша -- это... Графена?
-- Агриппина, -- сказал Николай. -- Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно... Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь... Евлампий. -- Николай мелко, насильственно посмеялся. -У нас был в деревне один Евлампий...
-- Он потом переменил имя, -- сказала Груша.
-- Да, потом, правда, променял на... забыл, кто он стал-то?
-- Владимир.
-- Тезки, значит. -- Владимир Николаевич тоже искусст-венно посмеялся.
-- Садитесь, -- пригласила Груша.
-- Спасибо. Я бы разделся...
-- О Господи! -- спохватилась Груша. И покраснела. -- Раздевайтесь, пожалуйста!
Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румя-нец, и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.
Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.
-- Витька! -- громко позвал дядя Коля. -- Иди-ка сюда.