— Вот хитрец!
Виктор тряхнул эльфийской головой.
— Ага. Так вот, здесь она живет уже тридцать лет. А пришла сюда в возрасте двадцати трех.
— Должно быть, старуха совсем… — разочаровалась я.
— Увидишь! Она — единственная женщина-человек, которая имеет здесь какую-то власть, и которую уважают темные эльфы.
Я хитро сощурилась и, ухмыльнувшись, взглянула на эльфа:
— Чего же стоила тебе эта информация?
Тот взглянул на меня, потом нахмурился и ответил:
— Опять думаешь не о том! Я поговорил с… меня с ним на службу ставили сегодня…
— Ну-ну, — я не могла сдержать улыбки.
Тот кинул на меня недовольный взгляд, потом остановился напротив одной из дверей, из-за которой доносились мелодичные звуки. Играет? На чем?
— Все, идите, МИЛОРД, — проговорил Виктор насмешливым голосом.
После чего развернулся и зашагал в обратную дорогу по коридору. Я кинула ему вслед взгляд и кивнула охранникам, стоящим у дверей.
— Я принц Виктор, миссис Такаги меня вызывала.
— Только обращайтесь к ней не миссис, а Кэйко-сама, принц Виктор. Так положено.
Я кивнула, хотя для меня все это было необычно. Охранник постучал и, открыв дверь, заглянул в комнату (мелодичные звуки стали чуть громче). Он доложил, что я пришел. Кэйко-сама тихо что-то ответила. Охранник прикрыл дверь и посмотрел на меня.
— Можете проходить.
Отчего-то сердце у меня забилось сильнее, должно быть, от волнения. Я сжала кулаки и с решительным видом шагнула через порог в комнату вдовы. Дверь за мной негромко закрылась.
Меня окутали ароматы наподобие тех, что были в покоях у Советника. Мелодичные звуки, которые, как оказалось, издавала арфа, прекратились. Полумрак рассеялся. Пол оказался бамбуковым, у потолка висело несколько пузатых фонариков со странными символами (прим. автора — японскими иероглифами, строчки из хокку), длинный и узкий комод стоял у стены, тканевые перегородки стояли по двум сторонам, стены расписаны живописью (суми-э, японская живопись тушью). На низком столе стояло пару свечей на резных подсвечниках. Они стояли так же и на комоде, и на выступах в стене. За широкой перегородкой я увидела высвеченные фонарями очертания низкой кровати. Сама хозяйка комнаты сидела в конце на низком стуле, руки задержались над струнами арфы. Ее лицо скрывал полумрак.
— Добро пожаловать, Виктор-кун. Не стой в дверях, — проговорила Кэйко-сама совсем не голосом старухи, а приятным женским тембром. — Иди сюда. Присаживайся напротив.
Я увидела, как теплый свет фонариков выхватил ее молодую руку с белоснежной кожей. Пригласительный жест. Я пожала плечами и двинулась к ней навстречу. Чем дальше я шла, тем сильнее накрывал меня мрак. Возле женщины горело только несколько свеч, справа имелся низкий столик с несколькими свитками, баночкой с тушью и фазаньим пером. Свиток наполовину был исписан странными символами (иероглифами), чисто, аккуратно, по столбикам. Это было похоже на искусство. Кэйко-сама стояла уже передо мной. Она сделала короткий поклон, поместив руки впереди. Видимо, я должен был сделать то же самое. Когда я подняла голову, то увидела красивую женщину с молочно-белой кожей, в длинном узком платье с широким поясом. Ее иссиня-черные волосы были заколоты двумя длинными палочками из золота, с которых свисали едва заметные украшения. Ее светло-карие глаза были подведены черным, а уши украшали едва заметные золотые капельки. Впрочем, серьги и я носила, и даже братья-остроухие.