поинтересовался. - Подожди там, - отец кивнул головой в сторону небольшого
островка рядом с постом медицинской сестры, где стоял диванчик с протёртым
гобеленом и такой же старый телевизор, на котором красовался пульт. Несколько
жухлых растений в больших напольных горшках дополняли унылую композицию.
Марк бывал в больницах, когда жил в России, три раза за всю свою жизнь. Два -
ребёнком, и почти ничего не помнил, и один раз его скрутило прямо на лекции,
карета скорой помощи неслась через весь город, чтобы сдать его дежурному врачу, который отрывисто говорил, скорей приказывал, и младшему персоналу, и
пациенту. Меньше чем через час яркий свет операционной погас в глазах, а в
следующее мгновение Марк открыл глаза уже в палате человек на восемь. Пока он
сообразил, что может заплатить за отдельную палату, успел подружиться с
парочкой толковых мужиков, закадрить медсестричку, которая делала ему уколы и
комплименты его пятой точке, впоследствии, на прощание, он поимел её прямо в
процедурке, и решил не перебираться к платникам. Через четыре дня Марка
выписали, оставив на память лист формата А4 и шрам от аппендицита. Кажется, за
те десять лет, что его не было в стране - ничего особенно не изменилось. Те же
запахи, те же палаты, те же быстро снующие по отделению улыбчивые медсёстры,
которые не видят не только посетителей, но и пациентов. Отца не было уже минут
двадцать, когда дверь палаты открылась, на пороге появился отец и Лопоушка.
Лопоушка... Марк моментально узнал её. Она почти не изменилась. Странно, не
изменилась, будто года, оставив свой след на отце, на нём самом, на Катерине,
Лопоушку обошли, обтекли тягучей рекой, не оставив следов. Почти не оставив.
Такое же бледное лицо, чуть покрытое полупрозрачными веснушками, светлые
волосы, подстриженные под каре, упрямый взгляд, складка на переносице стала
глубже, губы сжимались в более тонкую линию, а ушки всё так же торчали и
казались полупрозрачными. Внеземная. Странная. Упрямая. Злая. Она была зла.
Наклонила голову вбок, посмотрела с ещё большим упрямством и, поджав губы,
подошла к Марку. - Здравствуй, Марик, - голос был, тёплым, родным каким-то,
уютным, да, он был уютным. В нём был слышен тембр Катерины, почти один и тот
же голос. Марк вздрогнул от очевидной схожести. Раньше это не было так заметно,
впрочем, Катерина тогда была молоденькой, сейчас, став женщиной - она в
точности повторяла мимику и жесты своей матери. Это было пугающе. -
Здравствуй, Людмила, хорошо выглядишь, - Марк скользнул взглядом по худой
фигурке женщины в тёмно-сером трикотажном костюме. Бронислав возвышался за