Сперва Алена зажмурилась и прикусила губу, чтобы не закричать от страха. Но потом пообвыклась. Смотрела то на богатырей, то на мелькающие под конскими ногами луга и поля, синие ленты рек и речушек. По ощущениям это было похоже на качели, и, одновременно, на полет на самолете.
Проскакав некоторое время над лесами и перелесками, они помчались над степью. Дорогу на стольный Киев-град указывала тонкая нить шляха. Впрочем, вскоре эта нить оказалась перерезана самым неожиданным образом. Шлях был перепахан, как и все огромное пространство степи внизу. Откуда-то издалека, из-за горизонта, до них донеслась протяжная песня:
— По-оле… Русское по-о-оле!..
— Опять! — скрипнул зубами Добрыня.
— Нехорошо, — поскреб бороду Илья. — Где-то тут должна дорожка поворачивать. Только где, теперь уже неведомо.
— А вот догоним его и спросим, — резанул рукой воздух Добрыня. — Наделал дел, пусть теперь исправляет. А то ишь, разошелся… И ведь каждую весну так!
Богатыри повернули коней туда, откуда неслась протяжная песня. Через несколько прыжков в ушах уже свербило от залихватского подвывания. Вдали показался широкоплечий детина в лаптях и белой холщовой рубахе. Он шел следом за плугом, который тащила соловая лошадка.
Подняв облако пыли, богатыри и Алена приземлились у него на пути. Пахарь прервал песню, остановился и стал их с интересом разглядывать.
— Исполать тебе, Микула Селянинович, — поклонился ему Илья, не слезая с коня.
— И вам исполать, добры молодцы, — пахарь сощурился, протер глаза и опять поклонился. — Исполать и тебе, молодая поляница. По добру ли приехали? Расскажите мне, что в честном мире делается, да скажите, не захворал ли Алеша, поповский сын?..
От напевной речи Микулы снова засвербило в ушах.
— Где дорога на Киев? — прервал его Добрыня.
— Чаво? — переспросил Микула, сбитый с ритма.
— Чаво-чаво… Соху свою разворачивай! — вскипел Илья: — Киев где? Почто дорогу перепахал, окаянный? Иль тебе заняться нечем более?
— Дык… Илюшенька. Я дороги и в глаза не видывал. Пашу себе и пашу. Песенки пою, — Микула недоуменно огляделся. — Оралом поскрипываю, корешки да камушки с пашенки выкидываю.
— А дорога? — недобро сощурился Добрыня. — Где дорога на Киев? Ты погляди — одна сплошная пашня, куда глаз не кинь! До тебя от того края пашни целый день обычного ходу. Если б мы не богатырским скоком скакали, так вообще бы тебя не догнали. А о простых людишках ты подумал? О каликах перехожих, о купцах да странниках? Шел здесь шлях, дорожка в стольный Киев-град. Обозами наезженная, конями протоптанная.
— Да не было дороги! — вскинулся Микула. — Разве что того-этого… — он виновато потупился. — Ну, какие-нито тропочки звериные… А Киевский шлях, кто ж его не знает… Там он, — Микула неопределенно махнул рукой куда-то на запад. — Я ить и пашу-то завсегда от леса, и до самого что ни есть киевского…