В одиннадцать лет Алек и Магнус забираются дальше, чем когда-либо, за черту города, к незаселённым домам. Именно тогда они и находят бункер.
Бункер был небольшим складским помещением с тремя комнатами, забытыми строительными материалами, и холлом размером семь на семь метров с круглым застеклённым окном на потолке. В двенадцать он становится их единственным убежищем, о котором они не рассказывают даже Йену и Микки.
Алек воровато оглядывается, хотя прекрасно понимает, что за границу жилых домов никто не выходит, и приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы иметь возможность прошмыгнуть внутрь.
Магнус уже ждёт его.
— Ты задержался.
Сердце в груди делает двойной аксель с идеальным приземлением и начинает биться быстрее, сумка соскальзывает с плеча, и Алек улыбается, глядя на притворно нахмуренные брови друга.
Не сказать, что он слышал много живой человеческой речи, чтобы вслух, а не отголоском своего собственного голоса в сознании, но никто не смог бы разубедить его в том, что голос Магнуса ни с чьим не сравнится. Хрипловатый, но тягучий, как горький шоколад, который когда-то давно им давали в садике после обязательного дневного сна.
Ему приходится откашляться и вспомнить о существовании голосовых связок, чтобы ответить.
— Забежал домой по пути, предупредил родителей, что буду с тобой готовиться к выступлению с проектом на завтра.
— Профессор со своими заданиями всегда очень вовремя.
— Согласен.
Говорить неприятно, немного больно, и каждое слово даётся с трудом, но, в то же время, это ни с чем несравнимое удовольствие. Такое же, как легкое прикосновение руки к руке, когда Магнус подходит ближе. Такое же, как чужое теплое дыхание на щеке и мягкий поцелуй в краешек губ.
— Нам это тоже с рук не сойдет, — усмехается Магнус, повторяя свою же фразу, которую сказал получасом ранее.
И пусть признавать это страшно, но он прав.
Насколько бы не был уединенным бункер, насколько бы хорошо они не скрывались, насколько бы сами не понимали, что то, что они делают — неправильно, ничто не избавит их от кары закона высокомерных Старейшин.
Чёрт, за одну такую мысль их могли бы убить.
Хорошо, что Компьютер пока не научился читать мысли и довольствуется лишь сообщениями.
Но даже Компьютер не смог застраховать от появления чувств сильнее их самих, каких-то доводов и голоса разума, потому что от одной мысли всё прекратить бросает в дрожь. Потому что запретный плод сладок — вовсе не выдумки, они смогли в этом убедиться. Потому что не было на свете лучшего чувства, чем то, которое возникало при взгляде в раскосые глаза с шоколадными радужками.