В то время нам с Лукой было лет по двенадцать. Так уж получилось, что, крайне разгневанный нашими многочисленными выходками, учитель математики месье Тузельбобель-Марлинский категорически запретил нам появляться на его уроках до самого окончания учебного года, отказавшись даже от внушительных взяток. А для того, чтобы написать пропущенные контрольные и сдать переходной экзамен, нам пришлось уже после начала каникул (подозреваю, что при активном посредничестве отцов) наверстывать программу в индивидуальном порядке на дому обиженного педагога. Надо сказать, придирался и отыгрывался он, как мог. Происходило все это в его домашнем кабинете: он рассаживал нас на противоположные торцы большого стола, сам усаживался посредине, лишая Луку таким образом малейшей возможности у меня списать или воспользоваться подсказкой, хотя, конечно, мы и в этом были неистощимыми выдумщиками.
Кроме того, очевидно, в виде мести, месье Тузельбобель-Марлинский, назначив время, регулярно сам надолго опаздывал, причем вполне сознательно, заставляя нас часами просиживать в его гостиной. Наверное, он наивно предполагал, что мы будем трястись от волнения и раздумывать над нашими нехорошими поступками. Мы же в это время нашли себе занятие куда интереснее. У нашего зануды-математика подрастала дочь Жеральдин — наша с Лукой ровесница, хорошенькая и миленькая, как фарфоровая куколка у Наоми. И пока наш ментор был очень занят, мы, наконец-то, получили возможность поближе познакомиться с представительницей прекрасного пола в неформальной обстановке. И, само собой, мы оба почувствовали себя влюбленными.
Вначале наше восхищение было достаточно заочным. Мы с Лукой с упоением обсуждали достоинства девочки, словно соревнуясь, кто из нас больше ее обожает. Хотя, конечно, сейчас я прекрасно понимаю, что она не отличалась ни особым умом, ни какими-то еще ценными качествами. Потом наши детские ухаживания обрели более материальные черты в виде конфет, сладостей или цветка, сорванного на ближайшей клумбе, а также стихов собственного сочинения, как сейчас понимаю — просто ужасных. Но вот однажды у Луки в разговоре со мной проскользнуло мечтательно, что когда он вырастет, то женится на Жеральдин… Я уже не помню, что он там думал дальше, но в этот момент меня впервые укололо чувство сильной ревности. Мне еще не приходили в голову никакие мысли о женитьбе, но сам факт, что кто-то покушается на то, что я подсознательно считал своим, меня сильно задел. Интуитивно, я ничего не сказал в тот момент другу, а он продолжал разливаться соловьем, не замечая той трещинки, которая вдруг пролегла между нами.