Кричи (Чацкая) - страница 2

Голубые глаза, пара тысяч тонн ехидного самодовольства, губы, изогнутые ломанной кривой. Лидии кажется, что это чудовище, представшее перед ней в теле отравленного обаянием ублюдка, виновато во всём. В смерти Эллисон. В истощённом сознании Лидии. В каждой умершей душе этого города.

В каждой ещё не умершей душе.

— Не думала, что тот, кому на днях чуть не прострелили голову, будет расхаживать по магазинам, как ни в чём не бывало.

Она говорит это только потому, что он смотрит — и продолжает смотреть даже тогда, когда она проходит мимо и ставит коробку на кассовую ленту.

— Не думал, что ты ешь пережаренную кукурузную дрянь, обработанную химикатами.

В очереди перед ней парень со Сникерсом и жирный потный мужик с корзинкой продуктов — десяток банок пива, три пачки чипсов и мятая коробка с замороженной пиццей. И от него несёт.

Только поэтому она слегка оборачивается через плечо и негромко говорит, замечая, что Питер уже стоит около неё:

— Мой диетолог заверяет, что кукурузные хлопья — полезный продукт. Высокое содержание клетчатки способствует правильному пищеварению.

Мой диетолог заверяет, что если я буду есть эти хлопья, Эллисон Арджент вернётся.

Мой диетолог заверяет, что если я буду их есть, чувство вины уйдёт.

Его взгляд трогает кожу её щеки. Как будто кто-то осторожно прижигает сигаретой каждую бледную веснушку на высоких скулах.

— Тогда, может быть, ты не умрёшь от диабета в тридцать, деточка. Или от рака желудка.

Теперь она оборачивается всем телом. Теперь в её глазах что-то жёсткое и колющее. Что-то, похожее на очень острый нож. Что-то, что на секунду завораживает Питера, а в следующую — вызывает кроткий ядовитый смешок.

Она хочет сказать, что обращаться к ней «деточка», как приёмный родитель, который не прочь был бы запустить руки ей в трусы, запрещено. Она хочет сказать, чтобы он сожрал эту свою ухмылку и подавился ею. Она хочет сказать, что не доживёт до тридцати.

Она говорит:

— Не то, чтобы я ждала от тебя чего-то подобного, но мог бы и поблагодарить, раз уж выдалась такая возможность.

— За что?

Ну, разумеется.

Она не собирается отвечать. Просто смотрит, склонив голову набок и приподняв брови. Просто фиксирует в затянутом отголосками чьих-то голосов сознании — ему идёт бежевый. От этого почти выворачивает.

Питер отвечает на молчание совершенно спокойно:

— Считаешь, что шериф сумел бы выстрелить в меня. Сомнительно.

Джон не убийца.

Даже взведя курок, он будет тянуть до последнего. Джон никогда не убьёт невиновного, Лидия это знает, Питер это знает, все это знают.

Она смотрит на него, сощурив глаза, смотрит на его ухмылку, светлую щетину, жилистую шею, вырез свитера, бутылку «Талламор дью» в крепких пальцах. Уродливое чудовище в обличье человека. Лидия представляет, как пуля разносит мозги Питера по бетонной стене за его спиной — тогда, в комнате для допросов. Она представляет, как смотрит на дыру в его голове, прижжённую раскалённым порохом, на стекающую по лицу струю сворачивающейся крови вперемежку с густой сукровицей и раздробленной костью черепа. Она представляет себе его смерть, представляет, как цепь в её глотке рассыпается на части, и она снова может свободно дышать.