Если честно — она устала.
Невыносимо устала от того, во что медленно превращается её жизнь. От того, с чем приходится тягаться ежедневно, и, сама того не замечая, она тянет слишком много.
Эта цепь, которая душит её — эта цепь крепится прямо на шее. Ржавым звеном в глотке. Потянешь слишком сильно — и тебе конец. Гортань, мясо, клубки сухожилий — всему этому. Лидия почти мечтает увидеть, как однажды её цепь доконает её. Почти мечтает выкупаться в собственной крови, и даже тогда она будет чище, чем сейчас.
В этот самый момент.
В это мгновение, ломающее в ней что-то давно подгнившее. Давно надломанное. В котором существует только две чаши весов. На одной — справедливость. Дуло глока, направленного между глаз Питера Хейла. А на другой — страх. В это мгновение, когда она говорит:
— Отпустите его, шериф.
Когда она выталкивает из себя:
— Хватит.
Когда она практически выблёвывает:
- Это не он.
Её действительно тошнит.
Ненавидеть себя так элементарно, что становится страшно от этой простоты.
Удивление Питера жжёт. Откровенно жжёт, ведь Питер недоумевает примерно в той же степени, что и она сама. Он сверлит её долгим взглядом, прежде чем перевести глаза на шерифа и приподнять брови. Опускай, мол, свою игрушку.
И Джон опускает.
А Лидия грязная, такая грязная, что, оказавшись через двадцать минут в своей комнате, она срывает с себя блузу из дорогущей альпаки, прошитую золотыми нитями и люрексом, срывает лёгкую юбку из ацетатного шёлка. Пытается содрать со своего тела кожу, но этого уже не получается. По крайней мере, с этим не так просто, как с одеждой. Только царапины на ладонях. До мяса ещё раздирать и раздирать. Она принимает горячий душ и забывает о том, что видела сегодня Питера Хейла.
Что спасла сегодня его шкуру от пули.
Что вообще сегодня просыпалась.
Она идёт на задний двор в одном банном халате, щёлкает кухонной зажигалкой. Ацетатный шёлк горит медленно, без пламени. Просто тает, исходя дымом и горьким запахом палёных волос.
Когда она видит Питера в следующий раз, это уже среда.
Или четверг. Или какой-то из этих предельно одинаковых дней недели.
Дурацкая случайная встреча в супермаркете — что может быть банальнее, — Лидия стоит как раз напротив стенда с хлопьями и смотрит на ярко-зелёную упаковку. Ядовито-зелёную. С жёлтыми буквами. Это были любимые хлопья Эллисон Арджент, и теперь, уже почти год, это любимые хлопья Лидии Мартин. Скудная, гадкая дань то ли дружбе, то ли собственной совести. С этой отвратительной коробкой в руках она идёт к кассе, где тут же сталкивается с ним.
Ей хочется снова начать сдирать с себя кожу.