Такая уступчивость сподвигла сида и на другой шантаж — он попытался принудить Бранвен отправить его домой под угрозой письма лорду Освальду, но не преуспел. Бранвен побледнела, задрожала, но осталась тверда — она хранит верность жениху, а если ей придется быть опозоренной, то предпочтет окончить дни в монастыре, не нарушив девства.
Сид обозвал ее полоумной монашкой, но о письме жениху больше не заговаривал.
Новым испытанием стало принятие ванны перед сном.
Бранвен привыкла принимать ванну три раза в неделю, а перед церковной службой, накануне вечером, топили мыльню. С появлением нового жильца в спальне, все усложнилось. От мыльни придется отказаться, это Бранвен поняла сразу, и страшно нервничала, ожидая вечернего омовения.
После ужина закрыли ставни, принесли деревянную ванну и наполнили ее горячей водой, добавив несколько капель ароматической эссенции. Зеркало запотело, запахло весенними цветами. Это был любимый запах Бранвен — так пахли синие цветы, растущие на склонах. Весной их сушили впрок, а потом добавляли в ароматические мешочки, в нюхательную соль или изготовляли настойку.
Эфриэл, наблюдая за приготовлениями лежа на лавке, не сделал даже попытки прикрыть глаза.
— Не мог бы ты отвернуться, пока я моюсь? — шепотом попросила Бранвен.
— Отвернуться? И пропустить все самое интересное? Ну нет, — Эфриэл насмешливо улыбался.
— Недостойно подглядывать за женщиной…
— Вы что-то сказали, миледи? — спросила служанка, заворачивая в простынь разогретые камни.
— Да, сказала. Я буду купаться в рубашке! — объявила Бранвен.
Эфриэл зашелся от смеха, а лицо служанки вытянулось.
Обычно Бранвен любила полежать в ванне в свое удовольствие, но в этот раз купание было особенно коротким. Слушать, как язвительный дух сыпет шуточками по поводу ее исключительного целомудрия, было невозможно. Стащив с себя мокрую рубашку, которая немилосердно прилипала к телу, Бранвен быстро завернулась в простыню.
Засыпая, она глотала слезы, ругая и жалея себя. Чем прогневила она яркое пламя, если ей была уготована такая западня? Мысленно она взывала к Айфе, умоляя ее поскорее приехать. Айфа придумает что-нибудь и избавит ее от духа, который оказался страшнее, чем проклятье Роренброков. У Эфриэла на этот счет было другое мнение, но Бранвен не желала его слушать. Если не надеяться на помощь Айфы, то проще сразу выбрить макушку и отправляться в монастырь, забыв о свадьбе, Аллемаде и лорде Освальде.
Теперь у Бранвен началась другая жизнь — странная и ни на что не похожая, и даже старинные баллады не могли бы похвастаться подобным сюжетом. Просыпаясь, девушка первым делом смотрела в угол спальни, где стояла лавка для рукоделий, молясь, чтобы она оказалась пустой. Но там неизменно оказывалось хамоватое, храпящее существо, не желающее прикрывать свою наготу и не утруждавшее себя хорошими манерами. Постепенно Бранвен становилась не хозяйкой, а сторонней особой в своей собственной спальне, потому что командовал всем гость, девушке же оставалось только подчиняться. Он отказывался покидать комнату, чтобы предоставить Бранвен время для утреннего туалета. Он ругал каждый обед, завтрак и ужин, хотя съедал все с отменным аппетитом, предпочитая есть руками и облизывать пальцы, поглядывая при этом на Бранвен так, словно желал и ее съесть на закуску. Кроме насмешек над самой Бранвен, ее слугами и подружками, он нашел еще одно развлечение — измарал все пергаментные листы из письменного стола непристойными картинками, изображая мужчин с непомерно огромными возбужденными членами, или языческую богиню красоты перед зеркалом, которой слуги пудрили жирный зад. Бранвен бросало в холодный пот, едва она представляла, как Матильда, сестры или мать могут обнаружить сии художества в ее комнате, и немедленно уничтожала рисунки, разрезая их на тонкие полоски или сжигая в камине.