— Я не против, Грейнджер. А ты?
— Разумеется, нет, Тео. Хотя я против того, что ты до сих пор называешь меня Грейнджер. Не находишь, что это как-то по-детски?
И она вытянула обнаженную руку, передавая Теодору сигарету, которую курила. Он принял, затянулся и почувствовал, что сердечное стаккато отдаётся теперь не только в груди, но и пульсирует в месте, находящемся гораздо ниже.
Так они и стояли в тишине, по очереди затягиваясь и не отрывая друг от друга глаз. Тео весь процесс показался тревожно-возбуждающим, а к концу сигареты он точно знал, что окончательно погиб.
Ведьма отвернулась, чтобы потушить докуренную сигарету, и у Тео дыхание перехватило, когда он увидел её ягодицы, обтянутые чёрным шёлком платья.
«Мерлинова борода, когда Грейнджер успела стать такой соблазнительной?»
Восхитительный изгиб между узкой талией и роскошными бёдрами был так аппетитно обтянут облегающим платьем, что Тео хотелось застонать. С каким наслаждением он сейчас проследил бы эти манящие линии кончиками пальцев, ладонями, языком.
«Да не смеши, это же Грейнджер», — отругал он сам себя, по-прежнему не в силах оторвать взгляд.
Ситуация складывалась нелепая, даже не так — нереальная… Он, Теодор Нотт, был внезапно сражён желанием. Он хотел Гермиону Уизли. Здесь и сейчас. Эта идея, настойчиво трепещущая в голове, вызвала заметную реакцию в паху. Он покачал головой в полном недоумении и сунул руки в карманы, надеясь получить хоть какой-нибудь контроль над собой.
— Мне нравится твоя стрижка, — сказал он.
— Спасибо, Тео.
Грейнджер так и не повернулась к нему. Просто стояла там, на лестнице, молча вглядываясь в темноту. Свежий ночной воздух вызвал волну мурашек, и она поёжилась, обнимая себя в тщетной попытке согреться. Теодор глаз не мог отвести: кожа её мягко мерцала в тёплом свете газовых фонарей, а на затылке несколько непослушных прядок выбились из причёски. Даже коротко остриженные, они по-прежнему гордо и неукротимо завивались, словно напоминая о несговорчивом и упрямом, поистине достойном дикой львицы характере хозяйки.
И (твою же мать!) Тео знал, что сходит с ума, но ничего не мог поделать. Не желая сдерживать себя, он шагнул вперёд и прижался губами к этим бесстыдно манящим кудрям. Он намеренно оставил руки в ловушках карманов, потому что не собирался позволять себе лапать Грейнджер (чёрт, Гермиону!) здесь, на вонючей лестнице.
Понимая полнейшую бессмысленность своего поведения, Теодор по-прежнему упрямо целовал и покусывал нежную кожу шеи, в любую секунду ожидая упрёков, а может быть даже хлёсткого удара по лицу: её вспыльчивый характер знал каждый в волшебном мире.