— Револьвер. У меня револьвер… был. Перед тем, как этих двоих встретить, я на немцев напоролся, когда по реке шёл.
— Вот как?! И что было дальше?
— Ну, я выстрелил… два раза. В одного попал, а другие по мне стрелять начали. Я упал в воду и пополз. Течение сильное… Когда полз, выронил револьвер.
— И не подобрал его?
"На ты перешёл", — отметил про себя Бритвин.
— Не смог найти. Говорю же — течение там сильное. И стреляли же по мне…
— А сколько их было, фашистов?
— Трое-точно. На мотоцикле с пулемётом. Дальше, наверное, ещё были.
— И из пулемёта стреляли?
— Стреляли. Я чудом ушёл. Там речка поворот делала, это и спасло.
— А может не так всё было?!
Красные от недосыпания глаза, близко посаженные друг к другу, словно обожгли Бритвина огнём.
— Может ты немцам пистолет отдал, и они тебя завербовали? Или ты вообще не тот, за кого себя выдаёшь? Может товарищ Бритвин погиб геройской смертью, а тебя фашисты решили под его именем к нам подослать? Откуда ты про Бритвина знаешь, признавайся?!
Особист поднялся, вышел из за стола, и резко ударил Сергея кулаком под дых.
Дыхание тут же перехватило, Бритвин непроизвольно стал оседать. В этот момент старлей нанёс удар левой рукой в ухо. Сергей упал. Перед глазами всё поплыло.
— Если хочешь жить, тебе лучше признаться! — кричал особист, брызжа слюной в лицо и вдавливая ствол пистолета Сергею под глаз.
— Яааа… Бри-ии-итвин, — сдавленно прохрипел Сергей.
— Ладно, — как ни в чём не бывало, спокойно ответил особист и спрятал пистолет в кобуру. — До правды мы всё равно докопаемся.
— Боец! — крикнул он.
В вагончик сию же секунду влетел конвоир, ожидавший за дверью.
— Этого до утра под замок! Тащите сюда второго!
На полу сарая была солома. Сергей лёг на неё и свернулся калачиком. Его бил озноб. То ли от холода, то ли от волнения. А скорее — от того, и другого.
Сквозь единственное окошко, настолько маленькое, что взрослому человеку было в него не пролезть, было видно лишь кусок быстро темнеющего неба. "Святой вечер, — вспомнил Сергей. — Святой вечер…"
Шары не было долго. Очень долго. "Как быстро можно превратить человека в животное, — размышлял Бритвин, лёжа в одиночестве на полу холодного сарая. — Вчера в это время я строил планы, а уже сегодня мечтаю лишь о тепле и еде. Даже Мария отошла на третий план. А завтра… Что будет завтра? Может завтра для меня будет счастьем даже то, что имею сегодня? Может завтра буду мечтать просто дожить до вечера? Или наоборот — умереть без мучений. Может нужно было сказать о кладе Марии? Но что бы она сделала? Кому рассказала бы? Нет, добра бы ей это не принесло, а мне — и подавно".