— Хорошо, я лишь поздравлю его и уеду, — Гер устал от этого разговора и готов был пойти на компромисс. — Тебя это устроит?
— Давай поконкретнее. Ты приедешь туда, в сопровождении меня и охраны подойдешь к Савелию, поздравишь его, и мы сразу уезжаем. Все так?
— Да, все так. Поздравлю, и мы сразу уезжаем.
Геру и самому не нравилось это приглашение. Странное чувство в душе заставляло его насторожиться всему происходящему, но совсем не приехать он не мог.
— Гер, только обещай мне, что все будет так, как мы распланировали.
Ковало чувствовал подвох во всем этом. Но как это можно объяснить Полонскому? Чутьем? Предчувствием беды? Только в рациональном мире нет понятия "предчувствие", и поэтому словесная битва с Гером затянулась и измотала их обоих.
— Да. Я обещаю, — устало ответил Гер, беря пиджак и выходя из своего кабинета.
Предчувствие нехорошего закралось и в него. Он доверял инстинктам, и они говорили, что это ловушка. Но Савелий, он его столько знает… хотя в бизнесе все может быть.
Гер не хотел плохо думать о Савелии, и вообще эти предчувствия сильно выматывали его. Поэтому он согласился на все, что говорил Ковало, так как хотел завершить этот разговор.
Подметая проход конюшни, Дара думала о предстоящем празднике, где она должна выступать. Осознание того, что она опять сможет петь и плясать, затмило все ее невзгоды и печали. Дара понимала сейчас, как она скучала по своей жизни, где могла выступать. Потеряв эту возможность, она осознала, что песня и танец — это и есть смысл ее жизни. Она готова дарить всю себя людям в своем танце, изливать душу в песне. Дара знала, чего она хочет больше всего в жизни — иметь возможность выступать. Она так хотела кочевать с табором, приезжая каждый раз на новое место, плясать и петь. Это ее жизнь, это свобода; то, чего она хочет и о чем мечтает. Девушка тяжело вздохнула, возвращаясь в грустную действительность.
Оглянувшись и видя, что сейчас в конюшне никого нет, она подошла к решетке денника. Конь, который все это время ел сено, поднял голову. Дара потянула большую железную дверь в сторону, и та приоткрылась. Она проскользнула внутрь. Из кармана юбки девушка достала несколько сухариков и протянула их на ладошке коню. Вороной жеребец втянул ноздрями воздух и аккуратно взял эти кусочки с ее ладошки. Дара погладила его морду, пока он неспешно разжевывал вкусные сухарики.
— Чиргин, — произнесла она на цыганском, — "звезды", твое имя значит "звезды". Как жаль, что отец передумал дарить тебя мне… Он купил тебя для меня. Отец сказал, что подарит мне звезду… чиргин, и я так ждала… Но потом в моей жизни столько всего случилось, и теперь ты никогда не станешь моим, — девушка провела рукой по шее коня и потрепала его по гриве. — Знаешь, я тоже люблю свободу, и я хотела подарить ее тебе. Мы могли бы быть свободны, скача по полю, обгоняя ветер. Но это мечты… Теперь ты тоже несвободен. Наверное, отец продаст тебя. Зачем ты ему… ведь меня больше нет.