С замужними еще хуже. Незамужняя формально свободна и может трахаться с кем угодно. Для замужней это табу. Если начинается у такой, мужику приходится, ох как несладко. И это ей не так, и то. Пилит, придирается ко всему без конца. Нарывается на грубость. Постоянные скандалы и упреки. В конце концов, либо заводит любовника, либо у нее чайник рвет совсем и она уходит.
Сергей замолчал. Затем, обращаясь к Андрею, сказал.
— Так что, Михалыч, береги жену. Голод уйдет. Придут стыд и раскаяние. Прости ее, обними и приласкай. И живи дальше, как человек.
— Серега, а ты сам бы так смог?
— Я-то смог бы. В моей семье, я закрывал глаза на все. Жена могла спать с кем хочет. Главное, что бы домой не водила. Вообще, я думаю, нормальная баба не станет бросаться семьей ради минутного кайфа. Гульнула, значит, надо было. Сын похож на меня, ну и ладненько.
— Ни хрена себе, — пробормотал офигевший Леник, — чего же тогда она тебя бросила? С таким мужиком любая осталась бы жить.
— Не она бросила, я сам ушел.
— Почему?
— Не мог дать им то, что они хотели.
— Что это?
— Нормальную человеческую жизнь. Странный я… — сказал Сергей, замолкая.
— Что правда, то правда, — ответил Леник, — тут я с тобой согласен.
— И возвращаясь к нашим барабанам, — вспомнив, сказал Сергей. — Как видишь, Леник, бабы тоже полигамны.
— Да пофиг мне, — мотнул головой Леник. — Вот заладил.
— Более того, твоя полигамия роду человеческому особо и не нужна. Нас и так почти семь миллиардов. А вот женская полигамия на фоне атомных станций, коптящих труб, выхлопных газов, красителей, консервантов, бухла — наконец, приобретает особый смысл. Бабы, таким образом, берегут нашу нацию, наш генофонд от уничтожения.
— Етить твою мать, — встрепенулся Леник, — ты только в деревне об этом не заикнись! И так бабы твоей телегонией направо-налево занимаются. А если еще в позу станут, да медаль на шею наденут. Хрена лысого в грызло потом дашь!
Сергей повернулся к Михалычу и сказал, заканчивая:
— Просто забей. Это природа, вот и все.
Андрей поднял глаза.
— Забить, и все? Я, вообще-то совсем не врубился, о чем ты говорил. Возможно, что-то в этом есть. Может быть, найдутся такие, как ты, которым пофиг. Но я, как и Гентос, как и большинство мужиков на планете, не могу. Хотел бы забить, но не могу. Рана в душе, понимаешь? Болит, и ноет, и ноет. Жаль, нельзя вытащить это дерьмо из души и бросить на дорогу.
— Иногда можно, — осторожно встрял я. — Бывает, вдруг неожиданно все пофигу становится. Отрешился, раз и навсегда. Сложно, но можно. Я однажды так забил. Резко, одним днем, раз — и отпустило. Ты, Михалыч, тоже. Махни рукой, и гори оно гаром, синим пламенем.