Растопырив пальцы, он собрал ладонями стаканы на расчищенном участке Анатольиного стола, после чего ловко и точно разлил остатки второй бутылки водки. При этом он продолжал говорить, не меняясь в интонациях.
— Так вот к чему я веду: без эмпирического, то есть практического, не стоят ни черта все эти ваши формулы и закорючки. Пока не показана применимость и повторимость и на практике, нету, Анатоль Саныч, никакой ценности в научном исследовании. И ваша здесь роль, практическая, самая что ни на есть важная. Я уж не говорю, как Борис Петрович вас ценит, хоть и виду не подает.
Он поднял свой стакан для чоканья, но вместо тоста, глаза его мечтательно ушли к потолку.
— Знавал я одного теоретика, давно это было, тот еще умник. Пытливый ум, что говорить, смотрят, бывало, на задачку и сразу решение у них в голове выскакивает. А объяснить, как решение такое получилось, всю это не очень-то простенькую цепочечку преобразований произвести, не могут. Не хвалили его учителя по физике, совсем не хвалили, — он поставил стакан на стол. — А вот Анатоль Саныч, вы мне скажите, куда такому теоретику без опытного и методичного практика, а? Не разлей вода должны быть эти, как их, парочка — теоретик и практик.
Не знаю как кто, а в истории с "одним теоретиком" я разглядел намек на самого себя. Впрочем, может и не намек вовсе, так, пустая аналогия, которой Никанор Никанорыч пытался взбодрить печального нашего великана Анатолия.
— Давайте-ка чокнемся, друзья, за что-нибудь непременно важное! — Никанор Никанорыч снова взвихрил граненый свой стакан отчего несколько капель выплеснулось наружу.
— За науку российскую поднял бы я этот стакан, — неожиданно твердо сказал Анатолий, чем вызвал у меня поначалу оторопь, а потом некоторую даже сентиментальность. — Хотел бы выразить, что это все нищебродство и отчаянность, которые иногда обступают так, что хоть бросай всю нашу кафедру и университет, это ничего, пшик, в сравнении с великими моментами, когда выгружаешь полночи результат эксперимента или споришь с "Технической физикой" над заковыристой проблемкой. Вот тогда по-настоящему чувствуешь, что все не зря и что прорвемся мы, коллеги! — он победоносно оглядел нас с Никанор Никанорычем сверху и выставил для чоканья руку.
Мы ударились стаканами. Помолчали с минуту, как того требовал необычный и трогательный тост.
Потом снова переключились мы на хамство нашей администрации, заседающей в главном университетском здании, на улице Энгельса. Что они, по сути, обслуживающий нас персонал, который должен предоставлять все необходимое для настоящих ученых и искателей, а в реальности выходит, что мы ходим и клянчим, и выпрашиваем, и лыбимся искательно и виновато, выпрашивая то, что полагается нам по праву.