— Рон? С ним что станет? — нетерпеливо перебила Лиза. Напряжение внутри нее достигло пика.
— А ты подумай, девочка. Вы его полностью починили, сломаться дважды невозможно. Без лекаря он пропадет. Он попадет в другие руки, где его начнут ломать опять. Лекарь попробует устроить его, попробует, конечно, но без толку. Без вас сломанный себя не мыслит. Разлучи его с тобой, поставь преграду, и даже сад тут не поможет. Ты можешь представить, что с ним станет, если ему только попробуют отдать приказ, заставят переодеться в форму? Повысят голос, достанут плетку? Ты помнишь, что происходит там, за воротами? Это его самый большой страх — остаться без вас и вернуться в ад. Хочешь знать, как он будет из него выбираться?
— Нет, не хочу, — задрожала Лиза.
— Ты, конечно же, попробуешь ему помочь. Но в нынешнем доме ты ничего не сможешь. Ничего. Ты такая же игрушка в чужих руках, как и он, тебе просто не позволят. Тебя тоже ничего хорошего не ждет. Вернуться к родителю? Или попасть в бордель? Побираться, голодая? И до конца дней ненавидеть себя за то, что отказалась, что упустила шанс; за то, что сломанный себя убьет, что я отправлюсь в личный, бесконечный ад, что лекарь погаснет на твоих глазах. Ты не смогла бы отказаться. Ты любишь нас.
Котенок замолчал и, словно издеваясь, как будто ничего такого не сказал, начал умываться. Тер лапкой ухо, вылизывал ее и тер опять; а Лиза смотрела на него и думала: согласилась бы она? Пошла бы на такое? И понимала, что да. Что сделала бы все, что угодно, потому что сердце щемило от одной только мысли, что кто-то может прикоснуться к Рону. Она не могла думать о себе, на Грэгора и на Кота сейчас ей было наплевать, но Рональд, вечная игрушка, маленькое Солнце, чья рука сейчас перебирала ее волосы снаружи; синеглазое чудо, единственное в мире, любимый до одури — его ни в коем случае нельзя ломать! Глаза застлала пелена, Лиза всеми силами держалась, чтобы не закричать.
Воспоминания хлынули, из детства: гадкий младший брат, самодовольный и высокомерный; недоумение, почему для брата — все, а ее дорога — в чужой дом и замуж. И та же горечь, то же чувство острой несправедливости, которые преследовали ее всегда, сейчас разгорелись тысячекратно: ведь призрачный шанс начать все заново, в заведомо лучшем положении, возможность беречь Рона от дикой жизни до конца, устроить ему самый лучший в мире Рай — был перед самым носом, бери, хватай, живи как хочешь, но… нечего хватать. И Лиза чувствовала себя путником в пустыне, и вот она ползет, ползет, от жажды умирает; видит стакан воды перед собой, тянет к нему руку и понимает, что никакого стакана нет. Мираж. Вокруг пески, везде, весь мир — сплошной песок; солнце жарит тело, не выбраться. Можно ползти. Можно лежать. Итог будет один — тело начнет медленно, мучительно высыхать.