Но незаметно день подошел к концу.
Грэгор не мог нарадоваться. Он за ним весь день ходил и без устали восторгался. А Рону нравилось, что хозяин им доволен, он хвалебных слов в свой адрес и не слышал никогда, и не знал, что слышать их до невозможности приятно. И, когда доктор вечером отъехал к пациентке и обещал вернуться через полтора часа, Рональд взялся за ужин.
Он ни разу не готовил. Но так всегда хотел! К тому же Рону казалось жутко неправильным, что Грэгор сам готовит, и, раз хозяйство вверили ему, то нельзя допускать, чтобы обожаемый хозяин хоть как-то напрягался. Он отложил дела домашние на завтра, походил по огороду, надергал овощей.
Рон приготовил всего лишь жареную картошку, из расчета на троих — одну порцию Грэгор относил в лес, где жило чудовище-Ярый. Возможно, немного с солью переборщил. Но с корочками, с золотистым луком, красиво зеленью украсил. И салат нарезал. Из огурцов и помидоров. А другой — из мелко тертой моркови с чесноком. Яблоки собрал и груши, помыл, красиво в блюде уложил. Все тарелки использовать пришлось, весь стол заставить, но зато как же приятно было видеть восхищение в глазах вернувшегося Грэгора, смотреть, как он уплетает им приготовленную еду, нахваливает и добавки просит!
— Рональд, ты чудо. Ты самое настоящее чудо! Ну это же обычная морковь, как ты ее вкусной такой сделал?
Рон смущался, щурился, теребил край скатерти, найденной в чулане, отстиранной, выглаженной и к ужину переселившейся на стол, и не знал, что Грэгору ответить. А тот добил его подарком, стопкой новенькой одежды, не одинаковой, а разнообразной и цветной, и коробочкой, в которой лежали семена. Хозяин в цветах совсем не разбирался, и скупил все, что под руку попалось, бархатцы нескольких видов, годецию и георгины, астру, календулу и несколько таких, которые Рон сам в первый раз увидел.
Он хотел плакать. И Грэгора благодарил, пока тот под видом срочных дел не улизнул из кухни.
А Рональд отнес ценную ношу в комнату, переложил одежду в шкаф, коробочку поставил в угол, сходил к колодцу за водой. Принес ведро на кухню и тщательно вымыл все тарелки. Вытер их насухо полотенцем, до скрипа. Сложил в стопку, взял ее в руки, чтобы убрать на место, на полку. Она висела слишком высоко, пришлось привстать на цыпочки.
Рональд подумал было о том, что в следующий раз надо бы складывать посуду по одной, и, наверное, подставить стул, потому что держать тяжелую стопку на вытянутых руках, да еще и на цыпочках, оказалось очень неудобно, но как только он так подумал и даже донышком нижней тарелки прикоснулся к краю полки, как вся стопка с угрожающим скрежетом накренилась, и, чтобы она не рухнула, пришлось резко шагнуть в сторону. Но увы, нога споткнулась о едва выпирающий угол доски, Рональд потерял равновесие, руки дрогнули, и вся стопка разом ухнула вниз — а вместе с ней и душа ухнула в пятки. Он только и успел, что отскочить в сторону. С нарастающим ужасом Рон смотрел, как все-все тарелочки, дорогие, красивые, полетели на пол и с дребезгом разлетелись на осколки.