— Но он же пытаться будет.
— Будет, — ласково посмотрел я на ручейницу, утихомириваясь после душевной бури. — Но я ему не дам свершить задуманное.
Девушка потупила взгляд, смекая о смысле моих слов. Не глупа она, но вот хитрости плести не умеет, наивна как дитя. Я наклонился к Лугоше.
— Ты же уже засиделась в девках. Почитай двести лет. Замуж хочешь?
— А за кого? — спросила девчурка, зардевшись, как закатное солнце.
— Да хоть за этого чародея, чем не муж.
— Он же лютый. Он смерть бессмертным несёт.
— Такой уж и лютый, — ухмыльнулся я, через плечо глянув на прильнувшего к железной повозке колдуна.
К нему подсела всевидящая, положив голову на плечо, словно чуя подвох. Да, не получится сея хитрость. Лугоша не противница ведьме. Надобно другое придумать.
Я снова обратил взор на ручейницу, которая выглядывала из-за меня, наклонив голову и насупившись, а потом протянул длани и расстегнул у неё верхнюю пуговку на сорочке, поправил русую косу.
— Дядька, зачем? — ещё больше покраснела девушка, резко выпрямившись, и отступив на шаг.
— Проводи усталых воинов к своему ключу, когда на мои земли ступим, он живительный у тебя. Невестой не быть тебе, хоть радушной хозяюшкой побудешь.
— Что, всех? — распахнула она очи, — их же тыщща. Воды не хватит.
— Нет, токмо воеводу и ближний круг его. С чародеем сам слажу как-нибудь.
Да, именно так, думалось мне. Ежели они будут приличия блюсти, то прекрасная своей простотой Лугоша, бесхитростная и беззащитная по сердцу придётся полковнику и свите его. Можно будет звать их в гости, беседы вести, а девка пусть в углу сидит, песни поёт, пряжу прядёт. Без баб они от Лугошиных бездонных серых глаз да червонных губ млеть будут. Ежели обидят её, то можно напоказ лютовать, бичевать и казнить нерадивых, требуя своё право оскорблённого хозяина на возмездие. К Лугоше слухачей и соглядатаев приставлю для большей безопасности. Я и взаправду шкуру заживо сниму с каждого, кто тронет её.
Я стоял и думал, а в то время средь людей шум поднялся. Лугоша снова одёрнула меня за рукав.
— Дядька, смотри, ангел, — произнесла она с придыханием.
Я резко обернулся в сторону светорожденной, но та сидела, вытаращив глаза и уронив челюсть на колени, и смотрела в сторону. Я перевёл взор и прищурился от недоумения. Из ближайшего колка в нашу сторону шла дева невероятной красоты. И даже не шла, а плавно плыла босоногая на локоть от земли. Вокруг головы разливалось яркое-жёлтое свечение, подчёркивая длинные-длинные, вьющиеся на ветру рыжие волосы. Одета она была в свободные белые с золотом одежды. За спиной охристо-красным бездымным пламенем горели крылья. Казалось, каждое перо позаимствовано от жар-птицы. Следом за ней были восемь сверкающих доспехами витязей на вороных корнях, убранных золотой сбруей. Только щиты изображали непонятный герб.