Вскоре переодёжа завершилась.
— Слушайте, так не положено, — вдруг заерепенился Ежов, сверля взглядом мертвеца.
— Что не положено? — огрызнулся я. — У тебя душегуб есть? Есть. Вот и исполняй долг. Стереги его.
— Это не тот.
Я закрыл глаза и со вздохом потёр переносицу. Этот опричник начинал меня бесить. Просто бесить. Какая ему разница? Антон не его друга, свата и кума пришиб. Уже казалось, что проще было бы грохнуть всех этих бойцов во главе с Ежовым, разломать тюрьму и вызволить Антона. Просто и без всяких затей. В старь так бы и сделал. Нет же, решил поиграть в добрячка. Скоро, глядишь, забуду хруст позвоночника, предсмертные крики ужаса загоняемой двуногой дичи, вкус людской крови на губах.
Я тряхнул головой, отгоняя такие мысли, открыл глаза и уставился на Бледнеца. Руки сами собой взяли того за плечи и развернули безвольного мертвяка лицом к лесу.
— Беги, — шлёпнув ладонью по спине, произнёс я, но умертвие так и осталось стоять юродивым безумцем. Одним словом, даун.
Слышно было, как с облегчением выдохнул Ежов. Зря. Он ещё не знает моей задумки.
Я приподнял руку и шевельнул пальцем. В то же мгновение звонко хрустнула кость, и детина, коего Ежов кликал дежурным, заорал и рухнул на траву держась за ногу. Ткань чуть ниже колена потемнела от крови.
— Вы что делаете?! — закричал опричник, испуганно схватившись за пищаль, но это мне и нужно было.
Я снова шевельнул пальцами. Пищаль дёрнулась в руках Ежова, несмотря на то, что он пытался её удержать, а потом со всего размаху ударила, ломая нос и рассекая бровь прикладом.
Ежов схватился за лицо обеими ладонями, а пищаль осталась висеть в воздухе, направив свой ствол на Бледнеца. Я видел, как из неё стреляли ранее, вот и сейчас плохо подчиняемое мне железо клацнуло рычажком предохранителя, и лязгнуло затвором. Мудрёные слова, но их я уже знал.
Пищаль загромыхала взахлёб, роняя гильзы в траву. Пули рвали слегка подрагивающего мертвяка, разбрызгивая розовую полупрозрачную сукровицу по всей поляне.
Когда пищаль перестала стрелять, Бледнец все ещё стоял на ногах, и тогда я ударил сам. Ударил кулаком и ударил своей колдовской силой. Юродивую куклу смело, слово тараном. Он несколько раз перекувырнулся, поднимая клочья вырванной травы, а потом врезался в ствол сосны, стоящей неподалёку. Даже это не убило его, но сие теперь не моя забота. Пусть опричник с нежитью мучается. Хотя, что с ним мучиться? Смирный он. Пять тысяч лет смирный. Не думаю, что измениться.
Я повернулся к опричникам.
— Он бежать пытался, — зло пробурчал я, — вы его пытались убить. Вякните что-то по-другому, станете такими же. Понятно?