Я, чародей и ручейница с улыбкой проводили десятника, немного туговатого в своих думах, потом колдун повернулся ко мне, достав такое же зеркальце. Думается мне, что они все с таким не расстаются даже ночью.
Чародей оценивающе оглядел меня. Он был слаб, и мне ничего не стоило спрятать свою силу от него, явив самые крохи. Лугоша и так не сильна была, даже прятать не стоит.
— Я обязан по долгу службы задать вам некоторые вопросы, — наконец начал он заученную фразу, словно живущие вне времени только и делают, что приходят к людям. — Если что непонятно, спрашивайте без стеснения.
Я кивнул.
— Вы лесные духи?
— Да.
— Яробор и Лугоша?
— Да.
— С какими намерениями в Новониколаевск?
— Это сей град так именуют? — уточнил я, дождавшись кивка чародея. — Посмотреть, как честной народ живёт.
— Надолго?
— Поглядим и уйдём…
Он долго ещё задавал разные вопросы, всё тыкая пальцем в стекло, притом что я сочинял для него сказку про бедных замученных триста лет назад купца и племянницу. Мол, лес нас принял и сделал тварями противными люду честному, лешаками. Мол, три века мыкался по борам, по болотам, пока не пришла весть о стольном граде, где можно хоть краем глаза жизнь людскую взглянуть.
Были у меня такие купец с дочкой. Сам их замучил, а они до последнего дня искали неведомый мне красный цветок, исполняющий желания. Я уж и не помню, волки их сгрызли у очередного куста, али они утопли в трясине. Но это было опосля того, как они белены обожрались, всё бредили наяву. Всё им песнь прекрасная чудилась в птичьем гомоне, да княжичи богатые средь тумана. С грибами разговаривали. Сорок дён их водил по чащобам, умалишённых.
А он всё тыкал. Меня даже любопытство разобрало, что может быть в этом зеркале такого, что ныне не могут без него обойтись. Градислав разговаривал с ним, как с собеседником живым, эти сказывали, что записывают мои ответы в стекло, словно в подорожную грамоту, али на бересту для памяти, хотя не видел я писчих принадлежностей, даже чернил. Да и как писать пальцем на стекле? Чудно это. Лугоша вся извелась, но так и не смогла заглянуть туда. А я дал сам себе зарок обрести себе такую штуковину.
Пока он вёл спрос, стрельцы всё крутили головами по разные стороны. Да и не только головами, но и пищалями, дёргаясь на каждый безобидный шорох, что шёл из окружающего дорогу леса. Вскоре осмелевшие мужики спустились, дабы поджечь странные белые палочки, от которых исходил неприятный дым. Мне, хозяину лесной чащи, дым был неприятен, но когда мужичье щелчком пальцем бросил тлеющий огонёк в кусты, я чуть не убил его. Это же пожар, это смерть древ и зверья. Стоило больших усилий, свершённых над собой, чтоб успокоиться и продолжить речь свою. Чтобы отвлечься, я даже приподнял за шкирку дохлого пса. Тот был в чёрной блестящей, словно заживо вывернутой наизнанку влажным мясом наверх, шкуре. В нём было пудовшесть, не меньше. Здоровый волкодав, такой ежели человека цапнет, то порвёт как крола. Я видел подобных тварей, отгонял прочь, но думал, что это опять боги меж собой усобицу устроили, ан нет, пришлые, оказывается.