— Здрав буди, Яробор Двулесович, Велесов внук, — произнесла старшая, у ней ещё странный намордник из тонкой голубой ткани на ниточках на лице одет был. Словно тряпица от кашля.
— И ты здравствуй, — ответил я, пододвинув себе поднос с угощением, — Чума, племянница Мары Моревны.
Лугоша ловко подхватила два кубка с едой и маленькую ложечку. Я сжал губы, так как ложка была одна. Видать, эта дурёха забыла положить со страху.
— Присоединяйтесь, — показал я рукой на пустующее место на лавке.
— Мы в служебном обличие. Не хочу карточку светить.
— Понахватались слов новодельных, аки псы блох, — усмехнулся я, подняв чашку с жидким киселём, который трактирщица обозвала мисосупом, и отхлебнул через край. Пустой он, этот кисель, непривычный, но как диковинку можно отведать.
— Ты серебром платить хотел? — спросила Чума, увидев монеты на столе.
— Ну не златом же, — огрызнулся я.
— Сейчас не так платят.
— Ты мне остальных не представила, а уже поучаешь. Я ж могу и взашей прогнать, — выдавил я, заставив народ в трактире ахнуть.
— Ну что же, справедливо, — согласилось мора Чума, указав на девушку в обляпанном кровью длинном платье. — Это новенькие наши. Старые не успевают счёт смертям вести, так людей много стало. Это Травма. А это наша младшенькая, Искорка. Девчонка вытащила из ушей тонкие верёвочки с камешками на концах, от которых шла тихая музыка, и достала палицу небольшую. Конец палицы затрещал крохотной молнией.
— Чума павшим от всякой заразы счёт ведёт, это я помню, — вздохнул я. — Вот эта — смерти кровавой. А ты чем, юнница, занимаешься? Али теперя за побитых молнией не Перун ответсвует?
— Я гроза электриков, — произнесла та.
— Ну, раз знаешь теперь кто мы, — продолжила Чума, — буду тебя поучать. Сейчас деньги не золотые и серебряные. Сейчас бумажные.
— Деревянные? — изумился я. — Так у меня в лесу дерева столько, что княжество купить могу, вместе с князем.
Моры одновременно засмеялись.
— Нет, всё сложнее. Злато в казне хранится, а бумажки лишь написанное о них обещание оплаты.
— Все долговыми расписками платят, — пробормотал я. — И бунта нет? Ведь казначеи и обмануть могут. Злато у них, что хотят, то и сделают.
— Ну, обманывают порой. Как без этого, на то они и казначеи. Но это чуть-чуть. Потому и бунтуют одиночки. Не страшно.
Чума поглядела на Искорку и достала небольшой сумы бумажный свёрток. Пока мы разговаривали, Лугоша уплетала ложечкой пахнущую молоком и ягодами снедь, время от времени облизывая испачканные губы. Ручейница переводила любопытный взгляд то на меня, то на помощниц богини смерти.