— Ах ты, дурень! — плакал пан Мартын. — Вот ты ж дурень! Даже повеситься не сумел. На осину полез! Теперь же вся эта хевра слух пустит, что Гурарий на Иудином дереве удавился! Что ж ты гордый такой был, сволочь?
Прибежала дворня, подняла Гурария и понесла. Две служанки вели под руки распотрошенную Рахиль. Труп унесли в хату.
Пан Мартын вошел в свою гостиную, свалился на лавку и долго сидел, не обращая внимания на радостный визг свиней, которые приветствовали прибавление у Княгини. Потом вдруг резко поднялся, схватил обеими дюжими руками дубовый стол и со всего размаху запустил им в стену. Стол грохотнул пушечно и расколотил вдрызг почерневший, закопченный временем и лампадным чадом образ.
Этот батарейный залп разозлил Подрубу. Он выбежал на двор, вырвал из рук Павки тяжелый топор и быстро пошел по улице, в конце которой еле виднелась из-под кипящих лип плебания.
— Ой, батюшки, держите его! Он же господ чиновников зарубит! — истошно завизжал женский голос.
В шатре Пармен Федотович приказал драгунам приторочить его сундук к тарантасу и довольно потянулся:
— Ну что, пан Станислав, не пришел твой травник? Денег не нашел и не захотел позориться? Ладно, вписывай ему какую-нибудь чушь, да погаже, и поехали. Надоело мне тут столичное просвещение распространять.
— Подождем еще немного, Пармен Федотович, — просительно согнулся Щур-Пацученя. — Придет он, непременно. Уж я-то знаю.
И вдруг по селу, словно далекий ураганный ветер, поднялась суховейная молва — сначала далеко, потом все ближе, ближе, мощнее, жарче:
— Гурарий повесился!.. Подруба с топором идет!.. Столичного чиновника убивать!.. Полицейского хорька на куски резать!..
— Что такое? — нахмурился Кувшинников.
А ветер нарастал, шумел, бурлил, и вот уже было видно, как плеснули вдоль улицы зеваки, и обильная, потная Ярина довольно вбежала в шатер, плюнула в лицо Щур-Пацучене и выкрикнула:
— Доигрался, крысеныш! Сейчас Подруба тебе гиюр устроит!
— Хрисанф! — взвизгнул Щур-Пацученя. — Остановить его! Арестовать! В кандалы!
— Ага, как же, останови! — вызверился в ответ Хрисанф. — Сам под топор лезь, если такой умный, а я против этого воевать не приучен. Нас в полковом строю шашками махать учили. Нечего было с девкой любострастничать!
Кувшинников выскочил в сад, увидел, как приближается огромная толпа, и побледнел. То, что в этой толпе только один Подруба шел с топором и
Барнук с дубиной, а все остальные бежали, чтобы занять первые ряды, как в цирке, он не знал, поэтому скомандовал:
— Хрисанф, запрягай, едем!
Драгуны в два приема оседлали лошадей, запрягли тарантас. Кувшинников ввалился в него, как медведь в берлогу, бросил за шиворот пана Станислава на козлы и завопил: