Антон сразу же узнал этих птиц, несмотря на то, что давно с ними не соприкасался, несмотря на то, что за все десять лет пребывания в заточении старался о них не думать. Голуби. Чёртовы голуби, которых он так ненавидел! Неизвестный художник изобразил птиц, подчеркнув их грацию и величие, словно сообщив миру, что голуби — это нечто высшее и святое, а люди — лишь подножный корм. Они могли страдать и мучиться. Они могли испытывать унижения от прекрасных и ухоженных созданий, перебирающих блестящими, выглаженными перьями.
Тем не менее подсознание Антона утверждало, что картина не такая уж и отвратительная — точнее, она отвратительна, несомненно, ужасна, безобразна и цинична, но что-то в ней было и заманчивое. Этакая особенная эстетика отвратительного. На какой-то миг почему даже захотелось остаться в комнате и немного полюбоваться странным полотном, ощутив атмосферу искусства, словно в картинной галерее. Плевать на цинизм! Он уже слишком давно не видел искусства, даже такого, гадкого, омерзительного. Но нет. Он не мог этого сделать, потому что центральной точкой картины были голуби. А он всей душой ненавидел голубей.
Антон отвернулся от картины, продолжая с какой-то детской заинтересованностью осматривать каждый штришок комнаты. Вычурные столы, обитые дорогими тканями диваны, полки, шкафы, усеянные книгами, сводчатые окна, стоячие матовые лампы, всюду роскошная расцветка и обивка… Похоже, это место содержал кто-то очень богатый, значительный, состоятельный. А он уже давно забыл, что такое деньги, что есть богатство. Он находился в «тюрьме» в нищете и бедности, он наблюдал за серостью и угрюмостью, он дышал бесконечной тоской и апатией. Ему это надоело. Страшно, дико, невыносимо надоело!
Не успел Антон насладиться атмосферой изящной бархатистой роскоши, как тихонько скрипнула иссечённая узорами дверь. И кто-то легко вспорхнул в комнату, пустив за собой мягкий шлейф дыма: кажется, в соседнем помещении кто-то или курил, или совершал неизвестный обряд в окружении благовоний. Необычно. Удивительно. Странно. И очень заманчиво: почему-то Антону сразу захотелось погрузиться в эту бескрайнюю обитель тонких сладковатых запахов, в эту смутную, таинственную колдовскую атмосферу, в мир странного, но тёплого. Тёплого и уютного. А не того холодного и бездушного, что окружало его на протяжении долгих десяти лет, что сделалось его вторым домом.
Он подумал сделать шаг вперёд, встретить гостя, возможно, поприветствовать его, но не смог. Потому что поймал себя на мысли, что ничего не знал, ничего не помнил, ничего не умел. Странная скованность охватила его, сделав движения неуклюжими, нелепыми, неуверенными. И крайне неестественными. Его, взрослого, казалось бы, уверенного в себе мужчину тридцати с небольшим лет одолела какая-то детская замкнутость! Это был бред, просто бред, забавный, нелепый. Глупые внушения, вызванные резким перемещением сквозь пространство, сменой обстановки и реальности. Несколько секунд — и он его преодолеет, верно? Не станет глупить, не примется вести себя, словно воспитанник детского сада, потерявший из виду группу и воспитательницу. Ни в коем случае не предастся ненормальной скованности и замкнутости, жутко абсурдной для его возраста застенчивости.