Шаг, ещё один шаг. Туман рассеялся, образовав нечто плотное, материальное, осязаемое. Что-то, отдалённо напоминающее ту ненавистную камеру, но в то же время значительно отличающееся от неё, хотя бы потому, что представлялось отнюдь не бедным и запущенным.
Бежать или оставаться? Поворачивать, осматриваться, раздумывать? Нет, он уже не будет бежать, потому что бежать некуда, потому что все обратные пути потеряны и оставлены далеко позади, в тумане. Потому что новое — это хорошо забытое старое. Потому что он успел всё забыть, но теперь, кажется, снова возвращался. Снова окунался в собственное прошлое, что уже было потерялось, что уже было рассеялось во временном пространстве, скрипнуло в тисках и крепких, неудержимых оковах адского тумана.
Антон Зеленёв стоял посреди какой-то просторной комнаты с широкими стенами, искусно выделанными каменной кладкой. Сводчатые окна смотрели на него украшенными рамами, прозрачные зеркала поглощали в себя его фигуру, улавливая каждый жест, каждое движение, каждый шаг. Зеркала совсем не такие, как там, — не застеленные слоями пыли и грязи, не замутнённые многолетними брызгами и разводами. Идеально чистые зеркала с кристально прозрачным стеклом, отражавшим и обличавшим в тот миг все его шаги, жесты, эмоции. Словно читавшим его изнутри.
Расшитый бархатом ковёр разносил по комнате ароматы чего-то сладкого, приторного, безмятежного — кажется, пропитался аромамаслами, напоминающими церковные. Церковные?.. Удивительно, что он это вспомнил, будучи обречённым лишь на чернь и порок за все своё долгое и томительное прозябание практически в аду.
Или не церковные. Масла, уточнённые ароматы, пряные запахи специй и трав, выпущенные для проведения оккультного ритуала. Почему-то эта мысль закралась к нему в голову и теперь упорно не давала покоя, заставляя с удивительным, давно не посещавшим его усердием осматривать каждый уголок комнаты.
Взгляд метался по округлому резному столу, увенчанному вазой с кроваво-красными искусственными цветами, по бархатистому ковру, по шторам, по окну, по многочисленным колоннам и статуям, кидавшим на него пустые и бессмысленные взоры, по картинам с изображениями тощих, изможденных, измученных войной людей. Нечастные купались в грязи. Несчастные тянули руки, пытаясь достучаться до высших сил, безмолвных, непокорных, равнодушных. Клочья сажи стекали с их немытых тел, глаза, затуманенные болью и гноем, закатились, лица заострились и обветрились. Голод и холод. Боль и страдания. За которыми с диким азартом наблюдала стая небольших чёрных птиц, окружавшая мучеников. Птицы выглядели ухоженно, гладко, прекрасно. Необычайно прекрасно для обыкновенных пернатых воров!