Аня нахмурилась, начав пристально осматривать окружающие окрестности, Антон приготовил оружие, а я просто замерла на месте, устремив взгляд в погасшее небо, исчерченное странными рыжеватыми полосами. Хмурые клочья напитывались огненными цветом, отчего создавалось ощущение, будто там происходило какое-то необычайное природное явление.
Это выглядело действительно красиво, и эстет, живший внутри меня, начал тихонько ликовать, согревая меня приятными лучами. Но тревога оказалась сильнее, и потому спустя несколько минут я уже не любовалась, а с подозрением и испугом наблюдала за этим рыжим заревом, захватывавшим поредевшее разрозненное небо. Тяжесть оружия немного успокаивала, невольно придавая уверенности. Мнимой и ошибочной. Потому что что-то страшное, непобедимое двигалось на нас, приближаясь увесистыми шагами, озаряя насупленное небо пламенным сиянием.
— Кажется, это затишье перед грозой, — заметил Антон, осматривая оружие.
— И что будем делать? — занервничала я, начав переминаться с ноги на ногу. — Может, спрячемся? — Последние слова явно были лишними, так как уж что-то, а прятаться после того, что случилось с ними благодаря чудо-птичкам, Аня и Антон не собирались. А одной мне уходить в «укрытие», немногим преувеличившее по безопасности эту площадь, совершенно не хотелось.
— Не лучшее решение, — не одобрила Анна, наверное, про себя обозвав меня трусихой, сдавшейся в самый решающий момент.
— Да, это я так… — растерянно произнесла я, смущенно пряча взгляд.
— Хотя тебе, наверное, и вправду лучше было бы спрятаться. Все-таки ты плохо подготовлена к этой битве. Это мне уже нечего терять.
— Нет. Я буду с вами. — Я даже сама поразилась, как твёрдо прозвучал мой тон, когда я, минуту тому назад мечтавшая сбежать, все же окончательно решила участвовать.
Аня не стала возражать, а Антон был не в том состоянии. Теперь, когда голуби исчезли, его лицо исказилось тихой яростью, которую он неумело старался скрывать. От вида друга, обычно не злившегося настолько жестко, мне стало даже немного не по себе, так как без труда становилось понятно, что этот мирный человек, никогда не рвавшийся в безрассудный бой, жаждал мести. Причём жаждал отчаянно, словно, если он её не свершит, станет полнейшим ничтожеством или навеки погрузится в непроходимую тоску.
Конечно, я тоже птичек не жаловала, но не настолько, как Антон, во взгляде которого была не просто сталь, ранее не свойственная ему, а ненависть, с какой обычно упоминают о самых жестоких и кровавых врагах. Его брови были опущены и чуть сведены, губы гневно сжаты, а глаза пылали той самой живой злобой, от которой хотелось спрятаться, скрывшись за первым попавшимся деревом.