Но теперь, когда голуби, порабощающие людей, перестали быть редкостью, вопрос напрямую меня касался. Потому что меня поймали люди, поклонявшиеся голубям и добровольно выполнявшие их приказы, кажется, начиная от банальных бытовых просьб и заканчивая парадоксальными поручениями.
Сначала мы сочли их рабами, но это оказалось не так. Не рабы, не пленники, не слуги — добровольцы. Которые по собственному желанию исполняли голубиные капризы.
А вот мне, похоже, предстояла именно участь жалкой рабыни, вынужденной под угрозой мучительных пыток и кровавой гибели осуществлять непонятные поручения.
Подавляя сопротивления, они крепко связали меня и куда-то потащили за собой, стараясь причинить как можно больше боли. Я не теряла надежду и пыталась бороться. Я вырывалась и царапалась, звала и кричала, но окружающим было не до меня. Они в панике метались по улицам, не смея смотреть на небо, моля о пощаде и помощи. Окружённые, обречённые, измученные.
А Аня, наверное, просто не уследила за этими гадами или тоже подверглась нападению кого-то из адской армии. Или предала — этому я тоже бы уже не удивилась.
Завязав мне глаза, «добровольцы» долго тащили меня по, наверное, глухим местам города, пропитанным гнилостными запахами. Мерзко. Отвратительно. Долго.
Под конец мне стало казаться, что, может, они и вовсе собирались уйти за пределы города, укрывшись в каких-нибудь жутких трущобах, затерянных в беспробудной тиши и мраке.
Я неустанно морщилась, мысленно считая секунды, чтобы хоть немного успокоиться и сократить мерзкую дорогу. На середине пути что-то начало меня неприятно скручивать. Холодная липкая рука, словно игравшая со мной изнутри, принося омерзительные ощущения. Рука гнева и ярости, рука отвращения и ненависти.
Я ждала, когда всё закончится, но оно продолжалось, долго, томительно, нудно. Упорно и беспрестанно.
Тем не менее я, кажется, уже не боялась — паника как-то резко отступила, навеяв на меня сомнительное спокойствие. Моё дыхание постепенно восстанавливалось, сердце билось не так часто, дрожь утихала. Только невидимая рука резвилась где-то внутри меня, играя со всеми соками.
Время обратилось резиной, длинной, тягучей, упругой. Время остановилось и замерло, тихонько издеваясь надо мной и моим положением. Кажется, оно хотело моей боли и ужаса, жаждало страха и паники и упорно не понимало, почему их не было. Ничего не было. Кроме ярости и отвращения, которого оно уже испробовало достаточно.
Но резина перестала тянуться и потеряла упругость. Кто-то резко рванул мою голову, стягивая с глаз ненавистную тряпку. Пыль тут же попала мне в нос, и я громко чихнула, похоже, вызвав отвращение у самого ухоженного из странной компании. Он посторонился, и я смогла разглядеть местечко, в котором оказалась.