Изъ числа 36 присяжныхъ засѣдателей, вызванныхъ судомъ, пятеро не явились т. е., собственно говоря, не явились совершенно законно трое, ибо двухъ присяжныхъ, помѣщенныхъ въ спискѣ, гдѣ они названы старостами Голенчинской волости, въ дѣйствительности вовсе не оказалось. Стороны отвели 12 человѣкъ, по 6 присяжныхъ каждая. Старшиною присяжныхъ избранъ г. Никитинъ.
Секретарь прочиталъ слѣдующій обвинительный актъ:
27 апрѣля 1866 года, по селу Ловцамъ распространился слухъ, что какой — то крестьянинъ утопилъ въ р. Окѣ свою жену, взятую имъ изъ села Ловецкихъ Порокъ.
Бывшій въ селѣ Ловцахъ на слѣдствіи мѣстный судебный слѣдователь Павловъ, на основаніи этихъ слуховъ, приступилъ сначала къ секретнымъ разспросамъ и разысканіямъ, а потомъ, согласно старому порядку вещей, и къ формальному слѣдствію, которымъ раскрыто слѣдующее. Въ 1863 году крестьянинъ села Ловецкихъ Порокъ, Матвѣй Лазаревъ Прорвинъ, выдалъ воспитанницу свою, дочь крестьянина того же села, Михаила Иванова Панова, Прасковыо Михайлову, замужъ за бывшаго двороваго г-на Мельгунова Василія Аѳанасьева Горлова. Выдавая замужъ свою воспитанницу, Прорвинъ сдѣлалъ въ пользу ея и Горлова духовное завѣщаніе, которымъ отказывалъ имъ все свое имущество, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы Горловъ поилъ и кормилъ тестя и помогалъ ему на старости лѣтъ въ хозяйствѣ. Этой обязанности, принятой на себя добровольно, Горловъ однако не исполнилъ, да а съ женой у него ладу и дружбы не было. Вскорѣ послѣ женитьбы, онъ оставилъ свою жену и хозяйство названнаго тестя Прорвана и перешелъ сначала въ услуженіе къ бывшему помѣщику своему Мельгунову, гдѣ свелъ интригу съ горничной его. рязанскою мѣщанкой, дѣвицей Настасьей Ивановой Константиновой, а потомъ перешелъ въ Рязань. Жена его, Прасковья Михайлова, первые одиннадцать мѣсяцевъ жила у Прорвина, а потомъ перешла въ домъ къ отцу своему, Михаилу Иванову Панову. Она, какъ женщина тихая и кроткая, любившая мужа страстно, сначала скрывала, что мужъ вскорѣ послѣ женитьбы оставилъ ее, а потомъ высказала свою жалобу мѣстному священнику, Ивану Смирнову, который отправился въ Рязань, въ гостинницу Троицкую, гдѣ служилъ Горловъ корридорнымъ, и, передавая жалобу Прасковьи Михайловой, совѣтовалъ ему, какъ бывшій духовный отецъ, или дать женѣ на содержаніе три рубля серебромъ въ мѣсяцъ, или взять ее къ себѣ. На это увѣщаніе Горловъ высказалъ, что онъ жену терпѣть и видѣть не можетъ, такъ какъ она вышла за него уже не честная, и что онъ готовъ даже развестись съ нею. Однако вслѣдствіе ли словъ священника, или по какимъ — либо другимъ причинамъ, Горловъ все — таки взялъ жену въ Рязань, помѣстилъ ее на отдѣльной отъ себя квартирѣ, въ Троицкой слободѣ, у прачки Фіоны Филипповой. Но все — таки отношенія его къ женѣ нисколько не измѣнились: онъ никогда не навѣщалъ ее, гнушался ею, какъ простою крестьянкой, и имѣлъ связь съ другою дѣвушкой. А сама Прасковья ходила къ нему не рѣдко. Наконецъ въ четвергъ, 21‑го апрѣля 1866 года, Прасковья Михайлова собралась въ Ловецкіе Борки навѣстить своихъ родныхъ; одѣлась она въ платье съ кринолиномъ и темное сати. новое пальто новое; въ рукахъ у нея былъ узелъ, въ который она положила другое, старое, ситцевое пальто (кубовое). Изъ дому Прасковья зашла въ гостинницу къ мужу, который, сказавшись хозяину гостинницы, Михаилу Ефимову Балашову, что проводитъ жену до машины, а потомъ пойдетъ въ баню, взялъ съ собою чистое бѣлье и пошелъ вмѣстѣ съ Прасковьей въ вокзалъ. Это было въ третьемъ часу пополудни. Горловъ былъ одѣтъ въ сѣрое пальто, брюки, шапку съ бобровымъ околышемъ и въ смазные сапоги съ высокими коблуками, безъ калошъ; сверху было на немъ длинное, на ватѣ, чернаго цвѣта, суконное пальто, въ рукахъ желтая палка съ крючкомъ наверху. Съ этихъ поръ Горлова, который хотѣлъ скоро вернуться изъ бани, до втораго часа ночи въ гостинницѣ никто не видалъ, а увидѣлъ его спящимъ въ одномъ изъ нумеровъ его товарищъ, корридорный въ той же гостинницѣ, Маркъ Даниловъ, послѣ прихода вечерняго поѣзда изъ Москвы (время прибытія этого поѣзда 12½ часовъ ночи), когда уже сталъ тушить огни.