— Есть уланы, что стоят полком в городе, и иные кавалеры, менее привлекательные за отсутствием мундира, но все же достойные для того, чтобы милостиво принять от них запись в carte de bal>[67]. Есть еще особы мужеского пола более высокие и рангом, и возрастом, но их мы в расчет не берем. Их, считайте, и нет на бале. Ведь они в курительных, в игровой, за ужином, но только не в зале. Так что вон их из нашего рассказа. Как видите, ничего необычного для вас, ma chère Лизавета Петровна. А потому прочь из головы все душевные муки! Не стоит таить тоску в таких очаровательных глазах! И, à propos>[68], о бале — вы ведь запишите меня на польский и мазурку?
Лиза внимательно посмотрела на него, раздумывая, стоит ли отдавать ему эти танцы, особенно мазурку, за которой, по обыкновению, следовал ужин. Ведь тогда именно Василь поведет ее к столу. И сейчас она засомневалась, не будет ли это предосудительным образом выглядеть в глазах окружающих. А задумавшись, едва не пропустила момент, когда пальцы Василя поползли по клавишам к ее руке. — Ах! — Лиза все же успела убрать руку с клавикордов прежде, чем та была поймана в плен, и заметила шутливым тоном: — Вы заставляете меня сердиться на вас, Василий Андреевич. С вами надобно ухо держать востро…
Но улыбка тут же погасла, когда она увидела блеснувший в глазах мужчины огонь, когда услышала тихий резкий шепот в ответ:
— А вы полагали меня иным? Vraiment?>[69]
— Я как-то забылась! — так же резко прошептала она, и Василь усмехнулся, когда Лиза немедленно поднялась и отошла к Пульхерии Александровне, клюющей носом в кресле у натопленной печи. Он с силой ударил по клавишам, и салон наполнили громкие звуки торжественного марша, которым Василь сопроводил путь Лизы через комнату.
Удивленно оглянулся на них Борис, читавший в то время газетный листок, встрепенулась пробужденная от дремы Пульхерия Александровна.
— Василь! — Лиза едва не замерла в испуге при резком оклике, которым Головнин оборвал громкую музыку. Дмитриевский же ответил ему злым взглядом от клавикордов. — Василь, вы перепугали вашу тетушку. Не могли бы вы?..
— Разумеется, мог бы, уважаемый Борис Григорьевич! — казалось, воздух наполнился холодным духом ненависти, когда мужчины скрестили взгляды. И тогда Пульхерия Александровна вдруг восторженно захлопала в ладоши, забавно качнув туго завитыми кудряшками:
— Василь, прошу тебя, спой мне еще. Душа замирает, когда ты поешь тот новый романс. Как там, mon cher? Про думы который…
— Романс Козлова? D’accord, ma chère tantine…
И Василь послушно тронул клавиши, наполняя салон музыкой и приятным баритоном. Пульхерия Александровна снова откинулась на спинку кресла, закрывая глаза. Лиза же прошла к печке и приложила ладони к цветным изразцам, словно у нее замерзли руки. На самом же деле, она приблизилась из-за Бориса, снова вернувшегося взглядом к листку и, как казалось, совсем ее не замечавшего.