— Отдай мне материну руку, — говорю я тогда. — Ей она всё равно не нужна, она хоть как умрёт не сегодня завтра.
Лицо у отца вытягивается.
— Нет, — мотает он головой и, кажется, готов заплакать — такой-то здоровенный мужичина, лесоруб. — Нет, это нельзя. Сам подумай, сынок, разве можно тебе иметь взрослую женскую руку? Нет, это нельзя. Пусть уж рука остаётся маме. Пожалей её, сынок, ей и так плохо. Ей очень больно.
Потом он говорит:
— Теперь, сынок, тебе нельзя больше появляться на улице. Понимаешь? Йомун Килч наверняка запомнил тебя. И даже если не запомнил, охотники уже по всему селению ищут мальчика с отрубленной рукой. Понимаешь? Теперь тебе нельзя появляться на улице, тебя убьёт первый встречный охотник.
Отец прав, я понимаю. Представив себя с материной рукой, я соглашаюсь, что выглядеть это будет необычно. Хотя… мало ли всяких уродов бродит по миру. Я помню, как в наше поселение приезжал цирк уродов. Кого там только не было. Был человек с огромным носом, свисавшим ниже подбородка, его звали человек-элефант. Была женщина с чешуйчатой змеиной кожей, вся покрытая слизью, с глазами, как у кошки. Её так и звали — женщина-гадюка. Был мальчишка со сросшимися ногами и маленькой — в два моих кулака — головой. Он не мог ходить и так смешно прыгал — как деревянный. Он был самый смешной. Охотники гоготали, обливали его пивом, тыкали в него рогатинами и поносили самыми разными словами, но и медяков и объедков ему в загон бросали побольше, чем другим.
Только всё равно я в такой цирк поступать не собираюсь, а значит, мне нужна рука нормального размера.
Рука есть у этой девчонки, у Хевни, думаю я. Надо пойти и взять руку у Хевни. У неё, конечно, рука девчоночья, но попробуй отличи. Главное, что она не взрослая и её рука не будет болтаться чуть не до земли, как материна. Только я не знаю, где искать девчонку. Я не знаю, где она живёт.
Отец идёт под навес во дворе и возвращается с заступом. Он начинает рыть яму в углу, рядом с кроватью на которой умирает мать.
— Что ты делаешь, отец? — спрашиваю я его.
— Рою яму, сынок. Рою яму, — отвечает он.
— Зачем?
— Нам нужен погреб, сынок. Я сделаю большой хороший погреб.
— Зачем нам погреб? — не отстаю я. — Нам нечего хранить в погребе.
Отец молчит и продолжает копать. Посреди хижины медленно вырастает куча земли. Когда она становится слишком большой и занимает чуть ли не весь угол, отец берёт ведро и начинает выносить землю, насыпая её возле грядок и сразу утаптывая. Мать стонет, а когда не стонет, то смотрит на него и что-то шепчет сухими губами. Скоро она умрёт. Скоро.