Герцог, человек искушенный и дальновидный, прекрасно понимал непредсказуемость событий. Чтобы остаться на своем посту подле короля, о котором он тревожился более всего, старый дворянин не то чтобы перешел на сторону революционеров, но счел разумным задобрить новую власть. После печально знаменитой ночи 4 июля 1789 года он лишился большей части своих владений. Все деловые бумаги он подписывал теперь Манчини-Мазарини и добровольно жертвовал крупные суммы — сорок тысяч ливров — патриотической контрибуции, двести ливров — на военные расходы, три тысячи ливров — в качестве займа революционной секции своего округа и тому подобное.
Свой герцогский дворец он подарил городу Ниверне, а национальной гвардии коммуны Сен-Уан, где ему все еще принадлежал великолепный дворец, выстроенный когда-то Ле Погром, — знамя. Именно поэтому новые власти позволяли ему вести привычный образ жизни, но все же не выпускали из поля зрения.
Кабриолет быстро довез Анну-Лауру с улицы Бельшас на улицу Турнон, хотя Сильвену пришлось проявить немалую сноровку, чтобы не вызвать недовольства прохожих, не любивших быстрые кабриолеты. Но даже на такой разумной скорости элегантный экипаж привлекал скорее гневные, чем дружелюбные взгляды. Сильвен вздохнул, когда пущенный меткой рукой камень отлетел от начищенной коляски:
— Я думаю, что госпоже маркизе лучше было выехать в фиакре. В Париже так будет безопаснее.
— Господин маркиз выезжает в кабриолете каждый день, и до сих пор с ним ничего не случилось, — буркнула Бина. — Ты, наверное, трусишь, Сильвен!
— Не больше, чем другие. Но теперь чем меньше привлекаешь к себе внимание, тем лучше.
Анна-Лаура не стала вмешиваться в этот спор. Раньше она никогда не обращала внимание на то, что происходит вне ее маленького мирка, но теперь она не могла не заметить, насколько изменилась улица Сен-Сюльпис, по которой они проезжали. Раньше всегда оживленная, особенно ближе к рынку, она стала мрачной и тихой. Многие лавки были закрыты. У мастеров и торговцев больше не было работы, потому что владельцы особняков уехали, а монастыри закрылись. Больше всех пострадали золотых дел мастера, изготовители париков, парикмахеры, продавцы модных изделий, безделушек и украшений, кондитеры и все те, кто зарабатывал деньги на роскоши прежних дней.
Группы безработных в карманьолах и полосатых брюках слонялись без дела или собирались на площади Сен-Сюльпис, с одной стороны которой находилась церковь, теперь закрытая, с молчащими колоколами, с другой — опустевшая семинария. Женщины в широких юбках, с платками, завязанными на груди, и в чепцах присоединялись к мужчинам или оживленно беседовали между собой. Казалось, все эти люди чего-то ждали. Но чего?