Если он полагает, что я выражаюсь ужасно сейчас, то ему следует запереть меня в комнате с этим неадекватным придурком и посмотреть, как я тогда разойдусь, без лишних ушей, которые бы подслушали нас.
— Я не лгу. Я говорю чистую правду. Не то, чтобы у меня были какие-то причины оправдываться перед вами, доктор Ромера.
— Что ты имеешь в виду, говоря это?
— Что?
— «Доктор Ромера»? Говоришь так, будто проглотил что-то отвратительное.
— Ох, да ничего. Просто я не могу, бл*дь, понять, почему ты так долго не общалась со своей сестрой. Она нуждалась в тебе, знаешь? И где же была ты, м? Твоя гребаная работа была для тебя на первом месте. Твои пациенты были слишком важны для тебя, чтобы их оставить, даже на одни выходные? — Он злится все сильнее и сильнее. Но он не краснеет, как большинство людей в такой ситуации. Ребел же наоборот становится мертвенно-бледным, отчего его холодные голубые глаза кажутся еще более льдистыми.
Я задыхаюсь, стараясь восстановить дыхание. Не могу поверить его словам. Во все сумасшедшие, лживые вещи, в которых он обвиняет меня. Парень потерял свой гребаный рассудок.
— Вам определенно нужно лечиться, мистер. — Я тычу пальцем в его грудь, надеясь, что ему так же больно, как и моему пальцу. — Моя сестра была похищена из ее дома и любящей семьи, и ты, придурок, купил ее у долбаного сутенера! Словно она была гребаной едой на вынос! И пошли в задницу твои лекции по поводу того, насколько я должна была заботиться о моей сестре. Я искала ее каждый сраный день с того самого момента, как она пропала. — Тычка пальцем было явно недостаточно, поэтому я ударяю ладонями по его груди, толкая его так сильно, как только возможно. Даже не вижу, насколько далеко Ребел — что, бл*дь, это за имя еще такое Ребел? — отшатывается назад. Жесткое кольцо стальных мускул оборачивается вокруг моей талии, и мои ноги внезапно отрываются от устойчивой твердой поверхности, на которой стою, и я оказываются на высоте шести футов от пола. Голос Зета слышится в моих ушах, и он звучит мрачно, глубоко и гипнотически.
— Да, ладно тебе, злая девчонка. Полегче.
Я борюсь, чтобы вырваться из его хватки, но это практически невозможно. Руки этого мужчины словно сделаны из армированной стали.
— Хорошо. Хорошо. Ладно, я в порядке. Господи Иисусе! — Я должно быть очень зла. Даже несмотря на то, что больше не верю в силу церкви, у меня за плечами приличный багаж из отцовских лекций о богохульстве. Мне было двенадцать, когда я в последний раз упоминала Иисуса без того, чтобы вставлять его имя между словами: ради всего святого, Господи и Аминь.