Дима улыбнулся только тогда, когда улыбка коснулась губ Пети.
— Мне удалось сбежать. Вернулся я домой победителем. Да вот мой папка ко мне отнесся с точностью да наоборот. Ему было без разницы, отомстил я своим обидчикам или нет. Его интересовало — сколько я выпросил денег у прохожих. А тут я не мог ничем похвастаться. Он ударил меня со всей силы. От его удара у меня потемнело в глазах, а в ушах зазвенело. Он потребовал, чтобы я вернулся на остановку, где я занимался попрошайничеством, и не возвращался домой до тех пор, пока не соберу достаточно денег на покупку двух бутылок и курева. И что я мог сделать? Только сбежать из дома. Тем более у меня уже был такой опыт. Только в этот раз я решил больше не возвращаться назад.
Дима слушал грустную историю друга молча, понимая, что в его жизни было гораздо больше радости, чем у Петьки.
— После двух недель житья на железнодорожном вокзале, я попал в полицейский участок, а затем и в детский приют. Полицейские вначале связались с моими родителями, но те заявили, что я им не нужен. Приют стал для меня настоящим домом. Конечно, здесь бывают стычки с другими детьми, но они не сравнятся с тем, как меня колотил отец. Именно здесь я понял, что значит получать удовольствие от еды и от сна. И именно здесь я нашел настоящих друзей. Мне не хочется всего этого терять.
По веснушчатым щекам мальчика покатились слезы. Дима положил ему ладонь на плечо. Тело Пети дрожало под рубашкой.
— Мы не умрем, — приободрил друга Дима. — Никто из нас больше не умрет. Я в это верю.
— Жаль, что я больше ни во что не верю.
Сказав это, Петя встал со скамьи и направился в сторону здания. Дима остался сидеть один, провожая своего друга взглядом. А с правой от него стороны продолжал доноситься подгоняющий Стаса звук свистка.
Они вернулись домой в полдень, но прежде побывали в кафе, где Лариса купила Диме и себе мороженное. Выглядело оно красиво: с карамелью и фисташками. Но Диме не удалось получить от него удовольствие. Уж слишком было тяжелым бремя дурных раздумий. Да и Лариса ела свое мороженное без явного удовольствия, уйдя в себя. Расплатившись, они вернулись в машину и поехали в сторону дома.
Диме не хотелось возвращаться домой. У него было предчувствие, что там его не ждало ничего хорошего. И это предчувствие, к сожалению, сбылось.
Михаил был зол. Его глаза были красными от полопавшихся сосудов. Ноздри заметно вздувались, как у рассерженного быка. И вся его злость была обращена не на Ларису, а на него — десятилетнего мальчишку.
— Ты! — ткнул он на него пальцем. — Пойдем со мной.