В гомоне взрослых и детских голосов, Дима услышал и ее песнопение. Оно доносилась из-под земли. Точнее, из подвала. Она ждала и хотела, чтобы он спустился вниз. В пользу этого утверждения говорили и люди, стоящие у стен — «коридор» сворачивал под прямым углом в сторону одной из дверей. В реальной жизни эта дверь всегда была закрыта на замок, так как вход в нее был строго ограничен. Точно так же, как и вход на чердак.
За спиной Димы людской поток начал смыкаться, заставляя его двигаться вперед. Дима поспешил дальше, с опаской оглядываясь назад. Мертвые лица глядели на него с укором.
Дверь в подвал была открытой, но вместо мрака из нее изливался красный с черными прожилками свет. Казалось, что эта дверь вела прямиком в преисподнюю. Дима не хотел спускаться вниз, но у него не было выбора — толпа за его спиной продолжала смыкаться, словно воды Красного моря.
Он зашагал по ступенькам вниз, наблюдая за тем, как кожа на его руках приобретает жуткий красный оттенок. Запахло воском и ржавчиной. В звуки хорового пения вплелось тяжелое дыхание, похожее на стенание раненного быка. Это дыхание ему уже доводилось слышать раньше. В другом сне. В другом месте.
В самом подвале стены и потолок были исписаны пентаграммами и перевернутыми крестами. Пол был застелен человеческими и звериными черепами. В центре находился стол, около которого его ждала Катя Громова: черная от гари, мокрая от воды, грязная от земли и окутанная слабым вихрем из пепла. В подвале было светло от пламени свечей, но между рядами деревянных стеллажей сохранялась тьма. И из этой тьмы доносилось тяжелое дыхание Зверя. А еще плачь двух женщин. Дима догадался, кто это мог быть еще до того, как из мрака вылезли сестры Громовы, на чьих шеях были ошейники. Они с трудом передвигались на четвереньках, а тяжесть сдерживаемых цепей непреклонно тянула их к земле. Под их ногами лопались черепа, превращаясь в осколки. Зверь заревел, после чего цепи натянулись и дряхлые старушечьи тела, с криком, улетели обратно во тьму.
Дима не без труда отвел взгляд от стеллажей, переведя его на Катю Громову. Та кружилась вокруг своей оси, словно балерина в музыкальной шкатулке, напевая себе под нос и не обращая ни малейшего внимания на страдания своих сестер.
— Ну же, Дима, потанцуй со мной! — Екатерина быстро на носочках подбежала к мальчику и, взяв его за руки, закружила в танце.
Дима с превеликим удовольствием отпрянул бы от нее, но хватка у девочки была крепкой. Он с трудом удерживал равновесия во время этой смертельной пляски и старался изо всех сил не потерять сознание от сильного головокружения.