Она была умелой, она была прекрасной и ненасытной. И когда ты уставал, перекатывался на спину, она усаживалась верхом на твоих бедрах, дразнила тебя, покусывая мочку твоего уха. И волосы ее играли золотом на твоей груди, и ты изгибался, стонал протяжно, когда ее поцелуи опускались все ниже, а ее язык вновь разжигал в тебе огонь желания.
— Мой сладкий, — шептала она, целуя тебя в губы, делясь твоим вкусом.
И глаза твои темнели от страсти, а бедра двигались ей навстречу, увеличивая ее удовольствие, и пальцы твои бежали по ее спине. Ты сжимал ее в объятиях, выпуская на миг, когда она выгибалась в экстазе, чтобы вновь прижать к себе, ослабшую, опустошенную.
А потом вы спали, переплетаясь под одеялом, а я тяжело дышал у вашей кровати и не осмеливался пить ни разлитые по комнате остатки твоей душащей, острой страсти, ни ее… похоть.
Мой глупый. Ты любил. Она — нет. Скажи, чего ты ожидал? Разве не знал, что люди слабы и изменчивы?
* * *
Что она тебе тогда сказала? «Я люблю разнообразие, любовь мне ни к чему». И серебристые твои глаза, недавно лучившиеся счастьем, вмиг померкли.
Ты даже не пытался объяснять или возражать. Ты просто прошептал «прости» и направился к выходу. Покачиваясь, спустился по ступенькам, устало толкнул дверь и вышел на улицу, под сумерки проливного дождя.
Я брел рядом, опустив голову и сложив за спиной крылья. Я пытался поймать твою ладонь и каждый раз вздрагивал, когда пальцы мои проходили через тебя. Ты человек. Ты единственное, до чего не могу дотронуться. Я заражался твоей болью. Я молился, Богу, Дьяволу, чтобы ты вновь мог вернуться ко мне. Но никто не услышал. Ни они, ни ты.
— Я буду ждать!
Глупый. Изменчивый. Любимый. Почему?
* * *
Ты мертв. Я мертв.
Я забыл тебя, забыл себя, отдавшись волнам боли. Я летел, сам не зная куда, зачем. Я пронзал хмурые тучи, я падал на землю вместе с дождем, я разбивался о речную гладь и вновь взмывал в небо. Главное двигаться. Вперед! До изнеможения, до боли в мышцах, до отупения внутри. Вперед! Не думать! Не вспоминать… не чувствовать бегущих по щекам слез. Я не могу, не имею права быть слабым!
* * *
Будто невидимая рука выдернула из сладостного небытия. Сколько я так летал? День, два? Я был опустошен и страшно устал. Ветерок, ласковый, нежный, шептал слова успокоения. Прямо подо мной, близко, протяни руку и дотронься, река ласкала отражения фонарей, несла, укачивала венки, а вместе с ними — надежды глупых людишек. Плакали на венках парафином свечи. Медленно увядали цветы, источали горький аромат мокрые дубовые листья. А с далеких, кутающихся в вуаль дыма, берегов доносились отголоски чужого веселья, швыряли в небо горсти искр огромные костры.