Не обращая на них внимания, я быстро прошла к воротам кладбища. Там тоже стояли люди в черных костюмах с телефонной гарнитурой в ушах. Мелькнула мысль: если не пропустят, перелезу через ограду с западной стороны. Жаль только потерять еще несколько минут.
— Мисс Гарсия, — пробормотал охранник, прислушиваясь к тому, что происходило у него в ухе. Меня знают, запоздало удивилась я и проскользнула в приоткрытые ворота. — Вас ждут.
Дальше я уже бежала так быстро, насколько хватало дыхания.
Вот они. Двое обнаженных мужчин стояли друг против друга на границе Ведьминого Круга. Один взгляд на меня, короткий кивок, и Вилд, отшвырнув свой айфон в сторону, шагнул внутрь Круга.
* * *
ВИЛД
Мои свидетели тянули время, пока я, быстрым шагом прохаживаясь между могильных плит, пытался дозвониться Лине. Она не отвечала ни на звонки ни на сообщения. Но галочки на экране моего айфона, по крайней мере, подтверждали, что она их прочитала.
Черт, не так я собирался признаться ей в своих чувствах, но сейчас меня захлестывало паническое ощущение, что я опоздал и снова проебал свой шанс.
Сегодня утром Лина должна была находиться здесь, рядом со мной. Я даже не допускал иной возможности, но она почему-то не приехала.
А если она снова сбежала? Нет, она бы не ушла вот так, без объяснений. Она бы не оставила своих близких, комфорт, надежды, уверенность в завтрашнем дне… или оставила бы? Блять, это же Лина!
Я с трудом удержался от желания разбить айфон о могильный камень, но в данный момент он был единственной ниточкой, связывающей меня с Линой.
Спину жгли упорные взгляды стоящий у границы Ведьминого Круга мужчин. Гичи и вождь койотов смотрели особенно хмуро, но ни один не сказал ни слова. И они тоже были не в курсе, куда запропастилась эта язва моей двенадцатиперстной кишки. Моя болезнь. Мое наваждение. Мое счастье. Аделина, блять, Гарсия.
Без нее моя жизнь рухнет, как карточный домик. Я плохо помню, что было со мной после ее ухода десять лет назад. Знаю, что сошел с рельсов. Пил, дрался, снова пил. А по ночам в тайне от всех забирался в ее комнату, чтобы найти отголоски ее запаха в подушке, в складках покрывала, в хранящейся в шкафу одежде.
Она ушла налегке, почти в чем была, и эта невозможность удержать ее — вещами, деньгами, обещаниями — вызывала во мне такую тоску, что, не в силах справиться с ней алкоголем и болью, я сбегал в горы. Именно тогда в полной мере проявилась моя волчья суть. Именно тогда я понял, что мое единственное истинное предназначение — беречь и защищать то, что мне действительно дорого. То, что я однажды попытался уничтожить.