— Зови их! — сжимает кулаки.
— Так они только что ушли! Испугались твоих разборок, не иначе! — Вздохнула, призывая себя к спокойствию. — Ты слышал? Они сказали, что им нужно предъявить тебя кому-то в нормальном состоянии. При этом продолжают тебя мучить, идиоты! Бьют бессознательного мужика.
— Я не терял сознание.
— Мы с тобой ругались, потом… мне стало плохо. Когда я вышла из туалета, ты был без сознания.
— Я отдыхал, мне пришлось отключиться. Научись закрывать дверь в туалет! Вас что, в России вообще манерам не учат?
— Молчи, мерзавец! Сохрани свой юмор для похитителей, чтобы в следующий раз не забраковали! Они хотят, чтоб ты стал адекватным, только вот беда: ты никогда таким и не был!!
Ругаюсь на больного мужика, самой противно, а ему легче стало. Гранду нравится моя ненависть. Его лицо расслабилось, губы порозовели. Ему тошно от моей заботы и от своей слабости. А если я злюсь на него, то все хорошо.
— Голова болит? — спрашиваю зло, но негромко. От крика обоим хуже.
— Недостаточно болит, раз тебя слышу! — возмущается.
— Прими таблетки. Если повезет, то отравишься.
— А ты ничего, кроме яда, и не предложишь.
Это становится игрой. Так легче. Мы притворяемся, что я мучаю его, а он позволяет, снисходит до общения со мной. Что в любой момент может соскочить с кровати и выйти отсюда, сбежать подальше от меня.
Муки его гордости в разы сильнее, чем боль от раненой головы.
— Ну, бл+, ты даешь… — шипит, пытаясь проглотить раскрошенные таблетки. — Хоть бы сахара к яду подмешала, сиделка безрукая.
— А я тебе сейчас дам тортиком заесть. Пирожными заварными. Шоколадом Швейцарским. А потом креветками тебя закидаю на хрен.
Тут же жалею об этих словах, потому что при упоминании еды Гранда тошнит.
— Голова кружится? — спрашиваю нехотя, когда он приходит в себя.
— От тебя отворачивается!
Раскрошенные таблетки прилипают к его языку. Сую соломинку в рот, Гранд жадно глотает сок, морщится.
Сжимает зубы, бледнеет, но больше не стонет. Терпит.
Блаженная тишина длится всего минут двадцать.
Как только боль немного отступает, Гранд начинает дергаться. Слежу за ним исподтишка, не судороги ли. Нет, это он, блин, упражняется. Упражняется! Дергает руками-ногами, садится, ерзает по постели. Готовится к марафону, не иначе.
В очередной раз осознает, что слишком слаб и что пить и есть придется, поэтому обращается ко мне.
— Где бульон? — требует. — Не все же мне тут с тобой валяться. Если они принесли бульон, то корми меня!
— Сам вставай и делай!
— Вот еще! Ты стажерка, вот и стажируйся.
— Я уже давно не стажерка, а из супа у нас только бульонный кубик. Горячей водой из-под крана поить не буду даже такого мерзавца, как ты. Потом попрошу кипятка.