И каждый год, 31 декабря, мы идём за новой ёлкой. Как на войну. Молча, прикусив языки до крови, чтобы не обидеть папу, мы украшаем ёлочку с надеждой, что уж она-то точно от нас не сбежит. Папа же не сбегает, держится как-то. И делаем вид, что мы ей очень рады.
В этом году всё шло по плану. Достали мы ёлочку 20 декабря, 21-го потеряли и десять дней провели в поисках. Ель не нашли, но хоть в шкафах прибрались к празднику. Покупку праздничного дерева запланировали на сегодняшнее утро. И вдруг, из ниоткуда, из антресоли, в которой всё было рыто-перерыто по сто раз, прямо на маму вываливается коробка. А в коробке этой — ёлка! Та самая — первая искусственная ёлка, которую приобрели и схоронили лет шесть или семь назад. Откуда? Из какого невероятного временного путешествия вернулась она? Коробка истрёпана так, будто её грызли гризли и топтали седые мамонты. По дороге лишилась подставки-крестовины... охромела чуток. Где она была, кого видела? Кого радовала своими немнущимися вечнозелеными иголочками? Не говорит. А мы и не спрашиваем. Мы просто ей радуемся и наряжаем в самое лучшее, что осталось.
И здесь я, абсолютно не верящая ни в какие знаки и приметы, поняла — всё к добру. В глобальном смысле.
Теперь уж точно всё будет хорошо, коль странствующая праздничная ель, нагулявшись, насмотревшись на чужие праздники, вернулась в свой дом. У всех у нас всё будет хорошо. Всё то, что мы неожиданно потеряли, что искали и чего очень ждали, просто упадёт на голову в нужный момент и скажет: «Ну, здравствуй, это я».
Джазом к окончанию музыкальной школы я была измучена чуть более, чем «по горло», так как моя незабвеннейшая педагог по фортепиано Надежда Владимировна гоняла меня по всем стилям, как собаку по роялю, но джаз был в приоритете, так как она сама им неистово увлекалась, и я из-под палки, вся в слезах и ужасе синкопировала, как миленькая, хотя от природы вкус и предпочтения имела довольно пошловатые.
Выбивали из меня это долго. Но до конца не выбили, конечно. Имажиниста-почвенника, с корнями из помидорных лунок, повернуть всем лицом к высокому искусству сложновато. Но научить играть, по меткому выражению Надежды Владимировны, можно даже пуделя, при должном усердии педагога, а, учитывая, что я была чуть сообразительнее пуделя, а у Надежды Владимировны имелся ярко выраженный педагогический талант, у неё, таки, получилось надрессировать меня без ошибок играть пьесы прославленных джазовых композиторов. А после ряда насильственных действий над моей некрепкой тогда ещё личностью, упорному преподавателю удалось заставить меня посещать такой предмет, как «импровизация», где моя воля была окончательно сломлена и к четырнадцати годам я вполне сносно могла слабать вариации почти на любую тему. До уровня Оскара Петерсона меня, конечно, не дотянули по двум причинам — лень опережала меня в росте буквально с рождения, ну и бездарность, конечно, врать не буду. Джазом нужно жить. Джаз — это образ жизни, это мышление, с ним нужно родиться. Это невероятная музыкальная гибкость, бесконечный драйв и талант, который либо есть, либо его нет, увы. Джаз... Это джаз.